Никита. Скажи про любовь!
Белокурая. Я тебя люблю. И буду любить всю жизнь… если ты будешь хоть немного интересоваться моим мнением.
Никита. Я буду не только тобой интересоваться, но и трахать тебя в подъезде, на кухне, в подвале и, конечно же, в шикарном отеле…
Белокурая. Интересоваться – это не только трахать. Это еще и слушать: в подъезде, кухне, подвале. Можно даже без отеля.
Никита. Можно, я поматерюсь немножко? Ты ведь думаешь, я ругаться не умею? Так как же я, по- твоему, в спецназе служил?
Белокурая. Я и удивляюсь, как такое кисейное создание могло там служить?!
Никита. А вот за эту фразу не буду материться. Из принципа. Я буду интересоваться тобой и слушать, как ты стонешь, когда я проникаю глубоко в тебя… Пойду еще жахну… славно дело пошло!
Белокурая. Ты там не уснешь лицом в клавиатуре?
Никита. Я – кисейное создание? А ты шрамы на груди видела? А плечо простреленное? Вот и не надо мне про твоих светских хахалей с пистолетами, тоже мне герои!
Белокурая. Сейчас опять губы надую…
Никита. Не слушай, чего я спьяну несу.
Белокурая. Ей-богу, сейчас надую трезвые губы…
Никита. Я пошутил…
Белокурая. Все, надулась…
Никита. Давай лучше о том, как ты меня любишь, потому что я тебя ужас как люблю, потому что лучше тебя нет никого на свете!!!
Белокурая. Все равно надулась, надулась, надулась…
Никита. Смотри не лопни, а то представляешь, какая ерунда получится… если мне твои любимые части тела не достанутся при дележе останков между близкими… Блин, нализался на ночь…
Белокурая. Как ты себя ведешь пьяный?
Никита. Становлюсь любвеобильным и всех люблю, но бывают проколы… кого-то начинаю не любить и бью ему морду. Потом годами извиняюсь.
Белокурая. Ты в таком виде компьютер правильно выключаешь, жена не нарвется на нашу переписку?
Никита. Ну и… с ней… я ей даже распечатаю, чтобы удобней читать было…
Белокурая. Не форсируй, пожалуйста.
Никита. Что? Поперла из меня казарма… мне до сих пор иной раз снится, что я еще воюю…
Белокурая. Казарма меня больше устраивает, чем надрыв.
Никита. Представляешь… и меня тоже! Так повоевать охота…
Белокурая. Ну-ну…
Никита. А ты хитрая… думаешь, раз пьяный, значит, ща все выведаю… спешу тебя расстроить – я пьяный такой же откровенный, как и трезвый…
Белокурая. Вижу, но лексика поживей становится.
Никита. А что, любимый мужчина не может быть инфантильным мудаком?
Белокурая. Не может. По крайней мере для любящих глаз.
Никита. Ну, розовая пелена скоро спадет… Тем более что ты через столько мужиков прошла. Больше тебя членов, наверное, только медсестра в урологическом кабинете видела…
Белокурая. Не хами! Тем более что важно не количество, а качество! Все, целую. Ушла спать. Разбуди меня завтра звонком.
Никита. Пока. Ушел. Люблю…
Только в постели Елена с досадой поняла, что не досмотрела материал по Патронову и еле-еле готова к интервью.
…Патронов узнал ее по телефону и назначил встречу на десять вечера. Конечно, это было поздновато, но ведь журналист не выбирает. По тону было понятно, что планирует общение по полной программе. Как-то после посольского приема подвозил Елену, шустро расстегнул блузку и параллельно предложил работать у него за большие деньги. Если бы не сделал второго, она, может быть, и «не успела начать сопротивляться», уж очень был хорош собой… но коктейль из секса и денег начисто гасил в ней половое возбуждение как во всякой психически здоровой женщине.
Было понятно, что она нравится Патронову как одна из двадцати. Что просто на сегодняшний вечер он больше никого не выловил. Было понятно, что и он нравится ей как один из двадцати. Может быть, даже из пяти. И что ей ничего, кроме секса, от него никогда не будет надо, тем более что он и дать не сможет. То есть все бы было одноразово грамотно и красиво, если бы он не произнес слово «деньги».
Патронов, вписывая ее в привычную схему, предполагал отношения, которые не являлись для нее ценными. Словно не понимал, кому что надо говорить, и не верил, что его мужская привлекательность сработает сама по себе.
Елена знала, что Патронов старше ее на пару лет, приехал из маленького городка одной из республик СНГ, сын военного с мелкими звездочками. Начинал, как и вся нынешняя элита СМИ, в мгимошно- кегебешной среде. Ходили слухи, что ничем не брезговал для карьеры. Однако первой его женой была не дочка нужного человека, а красотка парикмахерша. А второй – не богатая американка, не победительница конкурса красоты, а симпатичная учительница из Польши. Дети, как полагается у новых русских, пекущихся о судьбах страны, учились в дорогих западных вузах. Жены весь год жили не тужили на Кипрах и в Эмиратах. Патронов оплачивал всем все и круглосуточно изображал плейбоя в московской тусовке.
Подходя к подъезду его дома – как полагается на Тверской, – Елена вдруг вспомнила, как спешила с какой-то презентации из гостиницы «Украина», встретила Патронова в гардеробе. Он удивился:
– Почему так быстро?
– Спешу. – Ее где-то уже ждал Караванов.
– На машине? – нахмурившись, спросил он.
– На Кутузовском машин полно, – напомнила она, удивившись такой опеке.
– Поздно, холодно, темно… – сказал он скороговоркой и натянул плащ, который уже снял и собирался сдать в гардероб. – Я провожу.
Он ловил ей машину и параллельно рассказывал о кремлевском скандале, в котором был чуть-чуть замешан. Рассказывал не с целью слива в ее газету, а просто пожаловался на то, как его подставили. Когда машина была поймана, заплатил водителю, поцеловал так, что у нее закружилась голова, и сказал:
– Позвони. Я всегда твой.
– Позвоню… – ответила Елена и благополучно об этом забыла.
Почему? Да потому что знала, что у него в голове каша. Потому что не первый раз целовалась с ним. Однажды это было в Госдуме после пьянки в кабинете руководителя одной из комиссий. Патронов тоже сказал:
– Я тебя провожу.
* * *
В Думе было поздно, но не было холодно и темно. Оба сделали вид, что прилично выпили и не несут ответственности за совершенные действия, вышли в фойе и начали целоваться как безумные. Казалось, что на этаже никого нет, и дело чуть не пошло дальше… И тут распахнулись двери соседнего кабинета, и высыпала толпа парламентариев с заседания комиссии. Алкоголь смягчил Елене шок, потому что среди высыпавших была уйма знакомых. Все были, естественно, мужики – у нас ведь вообще парламент – это мужская баня, – и все постарались выразить Патронову одобрение. Мол, хоть кто-то в Думе занимается настоящим мужским делом.
Тогда Елена внутренне не была готова иметь связь с Патроновым. Во-первых, он был страшно публичен и демонстративен, и это бы выплыло, а она любила Караванова. Во-вторых, знала о нем столько всего, что чувствовала опасность, совершенно не понятно какого характера… убеждала себя, что информационного и венерологического, но на самом деле просто не знала, что с ним делать.
В подтверждение этого, когда встретила его через месяц после сцены в Думе, и он дежурно залез в
