Но это был не Николай.
В сени, явно смущаясь, вошел дед Семен.
Он принялся старательно вытирать ноги, вздыхая и не решаясь приступить к разговору.
– Проходите, Семен Степанович! – Надежда не смогла скрыть удивления. – Поужинаете с нами?
– Да нет, спасибо, Надя… – пробормотал тот, доставая из кармана несколько скомканных листков бумаги. – Вот, я тут подумал… тебе это нужно прочитать…
– Что это? – Надежда вытерла руки о передник, машинально поправила волосы и взяла листки. Они были исписаны мелким убористым почерком на совершенно непонятном языке.
– Что это? – повторила Надежда, подняв на соседа недоумевающий взгляд.
– Письмо, – неохотно отозвался тот. – Сестра у меня, оказывается, в Австралии была…
– Была? – повторила Надежда. – Но это написано не по-английски…
– Верно. – Семен понизил голос. – Это по-фински. Я вообще-то из финнов… только никому не говорил, а то… сама знаешь, финнам большие неприятности грозили… родню нашу в сороковом году всю пересажали… меня русские соседи приютили, за своего выдали, только велели по-фински не говорить…
– Так это когда было! – удивилась Надежда. – Давно уже ничего такого нет…
– Привык как-то… – отмахнулся Семен. – Ты лучше послушай, про что это письмо…
Он сел на тяжело скрипнувшую табуретку, надел очки со сломанной дужкой, прикрученной черной изолентой, развернул письмо и принялся медленно читать, переводя Надежде длинные финские фразы.
«Здравствуй, мой незнакомый дядя Саймон! – Это она меня так называет, пояснил Семен. – Мы никогда не виделись, и я даже не знала, жив ли ты, но часто слышала о тебе от своей мамы, твоей родной сестры Марты. Теперь она умерла, но перед смертью она снова вспоминала о тебе и беспокоилась, получил ли ты ее первое письмо…»
– То-то, что не получил, – вздохнул старик и продолжил:
«Возможно, это не так важно, но ее это очень беспокоило, поэтому я коротко перескажу тебе содержание того письма…»
– Может, дошло бы до меня то письмо, так и Сережа мой был бы жив! – выдохнул Семен Степанович, прежде чем продолжить.
«В том первом письме мама рассказывала, как во время русско-финской войны, зимой тридцать девятого года, в ваш дом постучался раненый финский солдат. Ваша мать, моя покойная бабушка, впустила его, перевязала рану и напоила настоем из трав, но тот солдат был уже не жилец. Он бредил, и в бреду все время повторял, что генерал Маннергейм доверил ему самое большое свое сокровище, вещь, важную для всех финнов, вещь, от которой зависит судьба страны. И что он эту вещь спрятал в очень надежном месте. И еще этот умирающий солдат все время поминал черта и говорил про какой-то камень. Ваша мама сердилась за черта, говорила, что негоже поминать его в приличном финском доме. К утру тот солдат умер, а потом пришли русские, и вашу семью раскидало по всему свету.
Так вот, моя мама Марта в последние годы часто вспоминала тот случай и говорила, что это очень важно и что не случайно тот солдат поминал черта. Что, должно быть, спрятал он сокровище генерала Маннергейма под Чертовым камнем. Не знаю, что это за камень, но раз моя мама считала это настолько важным, пишу тебе, дядя Саймон. Ты сам решишь, что нужно делать. Мама похоронена на лютеранском кладбище Аделаиды…»
– Правильно Марта догадалась! – проговорил Семен.
Надежде показалось, что он за эти несколько минут постарел на десять лет.
– Поедем завтра с тобой в Суоярви! – закончил старик не терпящим возражений тоном.
– В Суоярви? – переспросила Надежда. – А зачем?
– Шкатулку ту возьми! – проговорил Семен вместо ответа, вздохнул и вышел из дома.
Наутро Надежда поднялась рано, но во дворе ее уже ждали Семен Степанович и Николай.
– Взяла? – коротко осведомился Николай.
Надежда кивнула.
– Однако быстрее нужно, – сказал он озабоченно, – дел у меня невпроворот! Начальство в Выборг требует для доклада, опять же МЧС встретить надо. Теперь завертится карусель!
Участковый оседлал свой мотоцикл, Семен сел позади него, Надежда с удобством разместилась в коляске. На коленях у нее покоилась драгоценная шкатулка, аккуратно завернутая в позаимствованную у Люськи полотняную наволочку.
Вскоре они выехали на широкую дорогу, и через час подкатили к поселку Суоярви.
Чуть в стороне от поселка, на вершине небольшого холма, возвышались развалины строгой лютеранской церкви. Вокруг развалин копошились какие-то люди – разбирали камни, расчищали проходы между стен.
– Финны, добровольцы, – пояснил участковый. – Областное правительство разрешило им восстановить эту церковь и кладбище при ней. Здесь похоронены многие участники Финской кампании…
Николай подъехал к работающим.
Навстречу ему вышел высокий худощавый человек в черном пиджаке и пасторском воротничке.
– Вот… – неуверенно проговорил участковый, – вроде как разговор имеется… – Он повернулся к Семену Степановичу, как бы передавая ему слово.
Старик заговорил с пастором по-фински, сначала с трудом подбирая слова, потом все живее и живее.
Пастор слушал внимательно и удивленно, время от времени вставляя короткие реплики.
К концу разговора на его лице появилось выражение растерянности и недоверия.
Закончив, дед Семен указал на Надежду и проговорил:
– Ну, отдай ему, что ли…
Надежда развязала Люськину наволочку, открыла шкатулку, протянула ее пастору.
Тот схватился рукой за горло, как будто ему стал тесен воротничок, лицо у него странно изменилось.
– Это не христианская реликвия… – проговорил он по-русски, справившись с волнением. – Но это предмет, священный для каждого финна… я глубоко благодарен вам за его возвращение…
– Вот так-то, – удовлетворенно сказал дед Семен, – все, что могли, мы сделали. Пускай они теперь сами разбираются, на высоком уровне, что с этой мандалой делать…
– А у тебя, Николай, неприятностей не будет? – осторожно спросила Надежда. – Надо было начальству отчитаться…
– Слушай, у них там по поводу маньяка такая суета, да еще дот, полный оружия нашли! – отмахнулся участковый. – Да если бы я с этой штукой в управление притащился, мне бы никто спасибо не сказал! Пристраивай ее потом, кому эта головная боль нужна? И так на меня Петухов косо смотрит! А Семену я жизнью обязан…
Люська бросилась на шею участковому, как будто они расстались не два часа назад, а все десять лет.
– Вернулся, – приговаривала она, пряча лицо у него на груди, – живой…
Она явно переигрывала, но Николай, похоже, так не думал, потому что выглядел растроганным и нежно гладил Люську по голове. Не успела Надежда смыть с лица дорожную пыль, как отворилась калитка и во дворе показались три фигуры. В первой Надежда узнала Митю, внучатого племянника Аглаи Васильевны, который и подсуропил ей эту непыльную работенку. За ним вошла рослая, дочерна загорелая женщина. Она без труда несла тяжелую на вид сумку, и Надежда тут же идентифицировала ее как Митину жену, вернувшуюся из Крыма. Сравнив супругов, она лишний раз убедилась, что мужчины хрупкого сложения любят крупных, сильных женщин. А третьим за ними протиснулся кто-то удивительно знакомый, в котором Надежда Николаевна с изумлением узнала собственного мужа Сан Саныча.
– Надя! – вскричал он и подскочил к ней одним прыжком. – С тобой ничего не случилось?
Надежда испытала сильнейшее желание броситься мужу на шею и, уютно устроившись у него на груди, поведать сквозь слезы про страшного маньяка и про то, как ее, Надежду, едва не убили возле Чертова камня. Но она тут же призвала себя к порядку. Ей прекрасно известно, чем обернется ее необдуманный порыв. На людях муж, конечно, ей посочувствует и не станет выговаривать. Зато, когда они останутся одни, Надежда получит всего по полной программе. Муж снова заведет свою воспитательную волынку, что она –
