пути у них оказалось одноэтажное белое строение кухни. Один из нищих обошел кухню и, передергивая затвор, выглянул из-за угла. Там он увидел сидящего на корточках ребенка. Он собрался было ударить мальчишку прикладом, чтобы тот не известил англичан испуганным криком о нападении, но сорванец поднял на янычара лицо, и тот на долю секунды растерялся, увидев совершенно взрослую и крайне злобную физиономию толстого рыжего карлика. Черевичка выразительно прижал палец к губам, и тут же растерянный турок упал как подкошенный – на затылок ему обрушилась короткая дубовая дубинка. Плечистый одноглазый разбойник с лицом евангельского Вараввы тихо хихикнул и подмигнул Черевичке: на пару они убили таким манером не одного зазевавшегося олуха.
В ту же минуту на турок, кравшихся мимо здания кухни, было совершено абсолютно неожиданное нападение.
Окна кухни разом отворились, и на затаившихся воинов султана обрушились потоки кипящего супа, который, кстати, ни на что другое не годился, потому что был совершенно несъедобен. Котлы с этим супом заранее кипели на огромной плите, и теперь, по команде звероподобного Ибрагима, их содержимое выплеснули на крадущихся янычар.
Обваренные турки с истошными воплями шарахнулись от окон. Их командир, счастливо избежавший кипящей напасти, ругаясь последними турецкими словами, собирал свой изувеченный и деморализованный отряд. Страшные вопли ошпаренных сделали невозможным дальнейшее бесшумное продвижение, и турки попытались обстрелять неизвестных врагов, но за окнами кухни уже никого не было видно. Тогда главный янычар распорядился взять кухню штурмом – продвигаться дальше к резиденции генерал-губернатора, оставив противника в тылу, было слишком опасно.
Турки распахнули дверь кухни и стремительно ворвались внутрь.
К своему удивлению, в огромном помещении кухни они никого не увидели.
На больших дровяных плитах кипели котлы, на сковородах скворчало мясо, что-то варилось и тушилось, но людей не было.
Турки медленно и осторожно прошли внутрь, держа наготове карабины. Жара была неимоверная, пот заливал глаза. В жарком безлюдном помещении чувствовалась таящаяся угроза, подстерегающая опасность… Бойцы разошлись в стороны, чтобы обследовать все здание, – ведь тут только что были люди, все говорило об этом – не могли же они исчезнуть без следа?
В помещении царила тишина, нарушаемая только бульканьем воды в котлах и скворчанием жира на сковородках.
И вдруг эта напряженная тишина разрядилась страшно и неожиданно. Сверху, с потолка, на турок посыпались страшные существа – не то люди, не то обезьяны, не то сказочные демоны, – заросшие, небритые, со злобными разбойничьими физиономиями… Они подкарауливали турок, уцепившись за темные закопченные потолочные балки, и теперь обрушились на них, как горная лавина. Турки сопротивлялись отчаянно, они стреляли в упор из карабинов, отбивались прикладами и штыками. Разбойники действовали привычным оружием – огромными кривыми ножами, короткими тяжелыми дубинками, свинцовыми кастетами, обрезками труб… В тесном помещении такое оружие было удобнее, чем карабины, кроме того, на стороне разбойников была внезапность – турки были растеряны, обварены кипятком, деморализованы внезапным нападением, рассредоточены…
В самой гуще битвы возвышалась огромная туша Ибрагима. Он швырял в турок тяжелую кухонную утварь, орудовал большой чугунной сковородой, как боевой секирой, и после каждого удачного удара разражался громоподобным хохотом, приговаривая:
– Ну, на кухне-то меня никто не одолеет! Нет, мне очень нравится работать поваром!
Борис Ордынцев тоже был здесь. Он стрелял в турок из своего «нагана», хотя в дыму и чаду кухни редко удавалось сделать прицельный выстрел и велик был риск попасть в своих. Однако главной его целью было найти среди сумасшествия и неразберихи рукопашного боя господина Вэнса. Он никогда не видел этого человека, как не видел и покойного англичанина Морли. Оставалось надеяться только на интуицию. Однако когда он заметил, как худощавый гибкий человек в белом сюртуке, перепачканном кровью, выскользнул в дверь и побежал в сторону главного здания Британской миссии, Борис понял, что это и есть интересующий его господин Вэнс. Борис вырвался из кровавой духоты кухни, где среди дыма и чада невозможно было понять, кто же выиграл эту битву, и бросился вслед удаляющейся фигуре в белом.
Вэнс бежал к главному корпусу миссии, почти не скрываясь. Его душила злоба. Блестящая, тонко продуманная операция срывалась на глазах. Кто же привел сюда этих бандитов? Вэнс узнал их, эти уголовники обитались обычно в кофейне Сандаракиса, известного в городе воровского притона. Что таким личностям делать в Британской миссии? Они никогда не лезли в политику, значит, кто-то просто их нанял за деньги, но кто? И даже если они узнали, что это он причастен к убийству Исмаил-бея, их кумира, то ни за что не пошли бы сами мстить, не такой это народ. А вот если им предложили за это деньги… Пораженный внезапной мыслью, Вэнс даже замедлил шаг. Девчонка! Вот для чего ей срочно понадобились десять тысяч турецких лир! Определенно это она или люди, связанные с ней.
Ну ладно, опомнился Вэнс, это вопрос второй, сейчас важно одно: убить закавказских представителей, сорвать их выступление на Парижской мирной конференции, сделать все для того, чтобы англичане ушли отсюда, освободив место для турецкой армии.
Вэнс не был турком, он не был даже мусульманином. Он сам не мог бы сказать, какой он национальности, а о религии при его профессии и его характере лучше было не думать. Он с трудом даже мог бы сказать, какой у него родной язык, – он знал их с десяток и мог думать на некоторых из них. Он служил разным правительствам, разным хозяевам, но с какого-то времени он служил немцам и туркам. Он поставил свою жизнь на эту карту – и, похоже, ставка оказалась неудачной. Войну его хозяева проиграли. Теперь оставалась надежда выиграть эндшпиль – послевоенный раздел мира. И он, Вэнс, делал все, чтобы выиграть для своих хозяев этот маленький, но прекрасный и стратегически важный кусок земли – Аджарию, Батум с прилегающей областью и самым важным и дорогим, что здесь было, – нефтью. И вот теперь в чистую и большую игру влезли своими грязными волосатыми лапами эти жалкие бандиты – и все испортили!
Вэнс торопливо подошел к высоким французским окнам резиденции, за которыми был виден банкетный зал – огромный, празднично накрытый стол, мужчины в строгих черных костюмах, дамы в вечерних туалетах… Отсюда ему не было видно закавказских представителей, их закрывала публика на ближнем конце стола. Вэнс огляделся и увидел высокую стеклянную оранжерею. Оттуда, с крыши, банкетный зал был бы виден под нужным углом, там была отличная огневая позиция. Вэнс обошел оранжерею и увидел оставленную садовником лесенку, прислоненную к стене. Вэнс быстро вскарабкался по лесенке сколько можно, потом подтянулся и достаточно устойчиво устроился на верхней ступеньке. Потом он снял с плеча карабин и стал готовиться к стрельбе. Короткоствольный карабин не обладает высокой точностью боя, поэтому Вэнсу очень важно было тщательно подготовить позицию.
Борис Ордынцев крадучись вышел из-за угла оранжереи. Он всю дорогу шел по следам Вэнса, пытаясь разгадать его следующий ход.
Нападение группы турецких террористов сорвалось, и Вэнс, очевидно, от отчаяния пытается предпринять террористический ход в одиночку. Увидев Вэнса с карабином на крыше оранжереи, Борис все понял. Зная, что сам он – стрелок неважный, Борис решил и не пытаться подстрелить Вэнса снизу из «нагана»: он все равно только спугнул бы его, не причинив вреда. Подниматься вслед по лестнице – тоже не выход, потому что Вэнс успеет за это время выполнить свою задачу. Счет в данном случае идет уже на секунды.
И тут неподалеку Борис увидел тележку садовника с запряженным в нее небольшим аккуратным осликом. Несмотря на окружающую его грозную атмосферу, ослик стоял спокойно, ожидая хозяина. В тележке валялась смотанная веревка, определенно Борису везло! Он подскочил к тележке, закрепил веревку за ось, а другой конец петлей накинул на нижнюю ступеньку лесенки. Затем он изо всех сил хлестнул по-прежнему невозмутимого осла, моля, чтобы тот не заупрямился в самый нужный момент.
Осел не стал упрямиться, он рванулся с места рывком, потянув за собой тележку, лягнув напоследок Бориса в бок так сильно, что тот свалился как подкошенный в колючие кусты роз.
Поскольку лестница покачнулась, то Вэнс, громко ругаясь на четырех европейских языках, рухнул в оранжерею со страшным звоном и грохотом, пробив стеклянную крышу.
В банкетном зале публика поднялась с мест, привлеченная звоном стекла. Бежали к оранжерее
