Фрэнсис схватила его за руку, и Чарльз вздрогнул: ее пальцы были такими же ледяными, как пальцы трупа.
– Это очень страшно? – дрожащим голосом спросила она.
Чарльз хотел было ответить, что нет, но ложь замерла у него на губах.
– Да, – спокойно сказал он. – Но вы, я думаю, иного и не ожидали. Обойдите меня слева. – Чарльз поднял фонарь так, чтобы он освещал руку, оставляя тело в тени. – Вот шрам. Вы узнаете его?
– Да. – Она поспешно отвернулась. – Именно такой шрам.
– У него были еще какие-нибудь особые приметы?
– Кажется, нет. Вот только… Позвольте мне взглянуть на его лицо. У него есть бородка и усы?
– Да, но должен предупредить вас: лицо страшно обезображено. Боюсь, что вы не сможете узнать его.
– Я узнаю. Только позвольте мне… посмотреть.
Чарльз обнял ее за талию на тот случай, если она потеряет сознание. Фрэнсис выпрямилась, наклонилась над гробом и взглянула в лицо трупа. Чарльз почувствовал, что ноги у нее подогнулись, и крепко прижал Фрэнсис к себе. Как бы хотелось ему облегчить ее боль! Но он с горечью сознавал, что это невозможно.
– Это ваш дядя? – мягко спросил он.
– Да! – Сдавленный стон сорвался с ее губ. – Я вспомнила: у него была родинка на щеке. Посмотрите, это она? – Фрэнсис показала пальцем. – Или это кровь?
Чтобы потрогать пятнышко, Чарльз должен был отпустить ее, но боялся, что она тут же упадет.
– Подержите фонарь, – приказал он, чтобы высвободить одну руку, а второй продолжая поддерживать ее. Фонарь в ее дрожащей руке бросал изменчивый свет, пока он торопливо ощупывал пятнышко. – Это не похоже на кровь. Должно быть, родинка. Что-нибудь еще?
Фрэнсис била крупная дрожь, но она изо всех сил старалась держаться.
– Я не сомневаюсь, что это мой дядя, хотя у него почти не осталось лица. Видите отчетливую линию его верхней губы? И его волосы… – Она протянула руку, но не смогла заставить себя дотронуться до трупа и уткнулась в плечо Чарльза. – О, дядя Эдвард!
Чарльз удержался от проявления эмоций и взялся за крышку гроба. Но не успел он поставить крышку на место, как Фрэнсис метнулась в сторону, уронив фонарь. Тогда Чарльз повернулся к ожидавшим мужчинам.
– Мы закончили. Будьте так добры, опустите гроб. – Он сунул серебряные монеты в их потные, грязные ладони. – А потом начинайте засыпать могилу. Я присоединюсь к вам через минуту, но прежде мне нужно позаботиться о даме.
Он нашел Фрэнсис прислонившейся к какому-то невысокому памятнику. Ее хрупкое тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Чарльз обнял ее за талию, чувствуя, насколько бессилен перед лицом этой боли – подобной той, какую испытывал он сам, когда умер его отец. Он сидел тогда рядом с матерью, пока священник исполнял последний похоронный обряд, и не мог произнести ни слова. Мать крепко держала его за руку и плакала, а ему казалось, что в груди у него открылась зияющая дыра, грозящая затянуть его в черную глубину…
– Вы хотите мне что-нибудь сказать? – очень тихо спросил он Фрэнсис, стараясь отогнать горькие воспоминания.
Она прерывисто вздохнула и достала носовой платочек.
– Теперь я наверняка знаю, что он мертв. И, может быть, это к лучшему. По крайней мере, он не заточен в какой-нибудь темнице, где его мучают эти проклятые испанцы…
– Вы правы, – Чарльз прижал ее голову к своему плечу, поглаживая влажные от ночного тумана волосы. – Остается утешаться тем, что никто уже не может причинить ему вреда.
– Иногда я думаю, что хотела бы умереть вместе с ним. Это большой грех?
– Нет. Вы любили его, вот и все.
Фрэнсис заплакала еще сильнее, и он снова ощутил ее невыносимую боль, которой ничем не мог помочь.
– Кто такая Инес? – внезапно спросила Фрэнсис между двумя всхлипываниями, и Чарльз остолбенел. – Вы проклинали ее во сне сегодня ночью.
Что ж, не стоило удивляться тому, что Фрэнсис так неожиданно переменила тему разговора. А Инес снилась ему очень часто, и, очевидно, он не раз вслух произносил ее имя…
– Я предпочел бы не говорить о ней, – помолчав, ответил Чарльз.
– Но мне необходимо знать! – В голосе Фрэнсис звучало отчаяние, словно она стояла на краю обрыва. – Что вам сделала эта женщина?
Она подняла лицо, страшно бледное в смутном свете луны, и Чарльз понял, что ей хочется утопить свое горе в чужом несчастье. Она цеплялась за все, что угодно, и ее нельзя было за это осуждать.
– В том, что случилось, не было ее вины, – неохотно произнес он. – Виноват был я.
Фрэнсис покачала головой и сжала его руку так крепко, что ее ногти вонзились в его ладонь.
– Но что-то она все же сделала? – продолжала допытываться она, и Чарльз не выдержал.
– Да! – простонал он, чувствуя, что его мука перерастает в гнев. – Но она сделала именно то, что должна была сделать. Мы оба были влюблены в нее, Ричард и я. Мы вели себя как лунатики, пытаясь
