утекли в «Фоллон Энтерпрайз».
– Но Митчел, дорогой, – заколебалась Десса, – а как же завещание? Ведь там ясно написано, что ты, как его сын, наследуешь все, если объявишься, и…
– Вот именно, глупая, «если объявишься»! Когда он получил письмо Селии и узнал, что я в банде, он сразу понял, что я просто не могу объявиться, поскольку для меня это равносильно самоубийству, и преспокойно внес в завещание этот пункт. Более того, когда ему стало известно, что я жив, он, как человек умный и дальновидный, быстро сообразил: лишать меня наследства невыгодно. А вдруг случится чудо, я получу амнистию, явлюсь и потребую свою часть? И, по закону, получу? Что тогда? А вот что: скандал в благородном семействе Фоллонов, а на это он никогда бы не пошел.
Ты говоришь, он завещал мне все? Опять же уловка. Он не мог не знать, что я не возьму все, а честно поделюсь с тобой. Вот и выходит: и все формальности соблюдены, и никто не обижен. Уверен, в этом ему сильно помог Клуни. Та еще лиса! Ну ладно, вижу, я тебя не убедил. Хорошо, ответь мне на последний вопрос: если отец так уж нас любил, как он, после моей «смерти», мог отпустить тебя, свое единственное, обожаемое чадо, одну Бог знает куда и Бог знает зачем? Разве в твоем приезде сюда была тогда хоть какая-то необходимость или срочность?
Десса вдруг с ужасом поняла, что Митчел прав. Но никогда и ни перед кем, даже перед самой собой, она бы не признала, что ее отец, которого она так любила, был на самом деле черствым, бездушным, расчетливым эгоистом.
Бен вовремя заметил дозорного, который неосторожно вышел в полосу лунного света и прижался к стене ущелья, сливаясь с ее угольно-черной тенью. Красотку он оставил привязанной к деревцу еще полмили назад. Бесшумно, как летучая мышь, он скользнул вперед и снова замер в тени уступа, когда первый луч восходящего солнца блеснул на дуле винчестера очередного стража.
Так, перебегая от одного укрытия к другому, он уже настолько приблизился к лагерю, что чувствовал запах дыма костров, слышал детский плач и фырканье лошадей.
Наконец он его увидел. Лагерь бандитов раскинулся широко, занимая все внушительное плато, окруженное неприступными скалами. Здесь жили не монстры, а люди, по той или иной причине оказавшиеся вне закона. Они привели сюда своих жен и детей, чтобы выжить. Бен отлично знал, что его наверняка убьют, если заметят до того, как он смешается с остальными, но не из природной кровожадности и злобы, а лишь потому, что он узнал об их убежище и может теперь его выдать.
Между тем лагерь просыпался. Толстая мексиканка подошла к костру и принялась печь кукурузные лепешки на лежащем на углях плоском камне; к ней приблизилась седая белая женщина с кофейником в руках, и они негромко начали неспешный разговор о провизии, стирке и детях. Более мирной картины Бену давно не приходилось наблюдать. Но она была обманчива, и он понимал это. Где-то среди этих «безобидных» лачуг и навесов скрывался отпетый бандит Янк, за голову которого правительство назначило неслыханную награду в тысячу долларов золотом.
В стороне от прочих жилищ, среди деревьев, стоял грязно-белый шатер, который сразу привлек внимание Бена. Вдруг полог шатра открылся и из него вышла женщина. Даже со спины Бен мгновенно узнал Дессу и едва сдержался, чтобы не окликнуть ее. У шатра ее встретила индианка и повела куда-то за собой в сторону рощицы. Бен уже прикидывал, как бы обогнуть лагерь по периметру, чтобы оказаться там же, когда из шатра появился высокий, стройный мужчина и остановился у порога, щурясь на ярком утреннем солнце.
– О Боже! – выдохнул Бен, сразу узнав его.
Его нельзя было не узнать, поскольку описание его внешности имелось на каждом втором плакате с надписью «РОЗЫСК«. Даже те, кто не умел читать, знали, как опознать Янка: по широкой седой пряди, падающей ему на лоб. Да, это был Янк. Но это был и брат Дессы – сходство слишком бросалось в глаза, чтобы ошибиться.
Убедившись, что рядом никого нет, Бен подполз ближе и укрылся в высокой траве. Он хотел выбрать удобный момент, чтобы встать, подойти и представиться, но не успел: его опередил коренастый широкоплечий мужчина с грубым лицом.
– Ну как, решился брать банк? – спросил он.
Янк отрицательно покачал головой.
– Смотри, ребятам скоро надоест ждать. И вообще, что-то мы засиделись в лагере. Живем, как какие-то чертовы фермеры! Что с тобой? Постарел?
Бен вжался в землю и весь превратился в слух.
– Вы пойдете туда, куда я скажу, тогда, когда я скажу, и будете делать то, что я скажу, – резко ответил Янк. – Можешь так и передать своим «ребятам». Если не нравится, можете убираться. Я руководил здесь всеми делами задолго до вашего прихода и не позволю, чтобы мне диктовала условия кучка бездельников.
– Ну, это как сказать, Янк, как сказать… Но в одном я с тобой согласен: ты и впрямь командуешь здесь слишком долго. Не пора ли на пенсию?
Янк сгреб бандита за ворот рубахи и отшвырнул от себя как пушинку. Тот отлетел в кусты и приземлился на задницу.
– Метишь на мое место, Греди? – прошипел Янк. – Что ж, попытайся, но только честно, по-мужски, один на один. Или это-то как раз тебе не по зубам?
Вместо того, чтобы вскочить и броситься на него – а именно этого и ожидал Бен, – Греди отполз в сторону, как побитая собака.
– Ничего, Янк, – услышал Бен его злобный шепот, – скоро ты запоешь по-другому!
Да, в стане бандитов зрел переворот, и эта Селия Кросс в своем письме ничуть не преувеличила опасность. Впрочем, Бена беспокоило не это. Его тревожило то, что братом Дессы оказался не кто-нибудь, а сам печально знаменитый Янк. Она любила его, любила беззаветно, и не сможет бросить в беде. Что, если эта слепая любовь заставит ее остаться рядом с братом?
Нет, не может такого быть. Она не могла совершить подобную глупость. Остаться с ним означало погибнуть вместе с ним. Им всем надо уходить отсюда, и как можно быстрее. Но сначала следовало дать понять Дессе, что он здесь.
