полагалось изредка подкармливать объедками — если не случалось более сытной пищи.
Все, что велел князь, было аккуратно исполнено. Ей позволили взглянуть на сына — перед тем, как поднять решетку и столкнуть в яму то, что от него осталось. Это стоило Митране золотой монеты, единственной, припасенный на черный день.
После этого она ушла из Куягу-сол. Точнее говоря, сбежала. Просила милостыню, скиталась, в конце концов добрела до имперской столицы, а тут мыкалась, покуда судьба не столкнула ее со Стариком. Тот повел себя в высшей степени достойно. Принял ее на должность, даже плату назначил (мизерную, конечно). Год назад возникло дело — Митрану случайно увидели на базаре княжеские слуги, посланные в столицу по какой-то надобности. Крикнули стражу — дескать, беглая крепостная, держи ее! Стража, понятное дело, не решилась хватать служанку господина старшего инквизитора, ее отпустили домой, но неугомонные княжеские посланцы заявились и туда.
Старик вышел им навстречу с тростью и велел убираться вон. И вдобавок передать князю, что Священное Ведомство весьма интересуется чистотой княжеской веры. Что поступили очень занятные материалы. И наверное, вскоре блистательному князю Ашла-лосу придется направить свои стопы в столицу Империи, чтобы дать в Священном Ведомстве подобающие объяснения.
После чего прогнал слуг тростью.
4
Старик заявился домой лишь когда зеленая полоска на западе растворилась в теплой, болотистой жиже сумерек. В час, когда, по здешнему выражению, вещи и тени меняются местами.
Он был необычно молчалив, и, как показалось Хенгу, чем-то расстроен. Буркнув что-то вроде приветствия, Старик сунул ему в руки трость и шляпу, а потом, не сняв форменного синего плаща, забрался по скрипучей лестнице наверх, в свои покои. И надолго там застрял. Видно, молился.
— Не в духе он сегодня, — задумчиво протянула Митрана. — Не след ему сейчас под руку попадаться. И с чего бы оно?
— Ну, мало ли у старика нашего служебных неприятностей, — ответил Хенг. Он наконец нашел себе дело, вооружившись шилом и суровыми нитками, чинил порвавшиеся туфли. — Знаешь, мудрые не любят сидеть высоко. Падать оттуда болезненно.
— И где ты этих выражений понабрался? — вздохнула Митрана. — Не вздумай при хозяине такое ляпнуть. У нас вот иначе говорили, в деревне: «Мал язык был, да горяч, от него пожар случился…»
— Да ладно тебе, — сказал он хмуро и добавил: — Главное, мне тут торчать, пока его благобдение инквизитор не соблаговолит откушать. А он, между прочим, не торопится. А у меня, между прочим, дела.
— Знаю я твои дела, — тут же заворчала Митрана. — Мал ты еще для таких дел. Подрасти бы еще надо. Подождать.
— Уж не до восьмидесяти лет? — ядовито поинтересовался Хенг.
Митрана не успела ему ответить. Раздался тяжелый стук шагов. Старик, переваливаясь словно откормленная утка, спускался с лестницы.
— Ну, и долго я буду ждать ужина? Будут меня кормить в этом доме, или как? — мрачно сказал он, входя нам кухню. — Вы я вижу, тут прохлаждаетесь, вместо того, чтобы, как надлежит…
— Да у меня все готово, ваше благобдение, — засуетилась Митрана. — Извольте пройти в трапезную палату, сейчас в один момент все будет на столе.
— Ну, смотрите у меня, — явно смягчившись, заявил Старик.
Насытившись, он некоторое время сидел молча, видимо, прислушиваясь к своему животу. Все такой же грузный, мрачный, седой. Хенг снова поймал себя на мысли, что жалеет его. В принципе, Старик не так уж и плох. Тем более, он болен и одинок. И (Хенг знал это) постоянно думает о смерти. Готовится. Тоскливо, наверное, если лишь этим голова забита. Но что поделаешь — профессия сказывается. Священнослужитель четвертого ранга, старший инквизитор столичного Ведомства.
— Как показался вам ужин, — ваше благобдение? — робко спросила Митрана, желая разрядить обстановку.
— Как всегда, неплохо. Весьма, да… Впрочем… Хм-м… — мысли Старика были заняты чем-то другим.
— Что-нибудь случилось, ваше благобдение? — поинтересовался Хенг. Ему и в самом деле стало интересно: как среагирует Старик на такую дерзость. Слугам не полагается проявлять любопытство к хозяйским делам.
— А, что у нас может случиться, — махнул рукою Старик. — Все у нас как всегда. Работы вот только с каждым днем все больше — с головой зарываюсь, и конца-края не видать.
«Ишь ты, — мысленно присвистнул Хенг. — Видно, и впрямь умотался он будь здоров. Ни тебе лекций о должном поведении, ни напоминаний о благодарности… Интересно.»
— Сегодня ведьму допрашивал, — помолчав, сказал вдруг Старик.
— Ну, и как, призналась? — вновь полюбопытствовал Хенг, стараясь, правда, придать голосу надлежащую почтительность.
— В том-то и дело, что нет, — устало буркнул Старик. — Значит, опять долгая возня… Опять писанины гора, опять по ночам работа.
— А что же вы лично-то допрашиваете? — совсем уже забыв об осторожности, продолжал задавать вопросы Хенг. — У вас, никак, помощников чуть ли не сотня.
— Ну да, помощники, — старик мрачно ухмыльнулся. — Это, знаешь, такие помощнички, что лучше уж все самому. Им только дай… Они тебе за два часа протокол сляпают, заключеньице — и на костер. А чтоб разобраться, как положено, на такое они не горазды. А там кто ее знает, может, она и не ведьма вовсе. Бывали такие случаи, да, бывали. Вот помнится, лет пять назад…
Старик внезапно замолчал, удивленно глядя перед собой водянистыми усталыми глазами. Точно он на мгновение забыл, где находится, с кем говорит — и мучительно вспоминал. Потом он весь побагровел, ударил по столу кулаком так, что посуда загремела.
— Вот отсюда! Все вон! Знайте свое место, свиньи!
5
Сумерки сгустились, и все вокруг заволокло плотной, тяжелой тьмой. Скрылись дома, мостовые, и лишь тусклые, далекие огоньки чьих-то окон, казалось, говорили о том, что где-то есть еще люди. Ночью пространство жило своей, странной и неприятной жизнью. Все расстояния необъяснимо вытянулись, углы заострились, камни мостовой норовили зацепить ногу. Ватная тьма спрятала почти все звуки — у Хенга временами было ощущение, что он идет по морскому дну. Сколько ни живи здесь, а все равно не привыкнешь. То ли воздух такой, то ли сама атмосфера этих мест — гнилая, мертвая, и в то же время хищная, затаившаяся перед прыжком.
До Змеиной улицы идти было всего-ничего, но это — днем. Сейчас же, после первой стражи, приходилось шагать осторожно. Иначе запросто можно наткнуться на какое-нибудь бревно, брошенную пустую бочку, угодить в сточную канаву. Или того хуже — привлечь внимание городской охраны. И доказывай потом, что ты не грабитель, не вор, и вообще.
Наконец он добрался до небольшого, глубоко вросшего в землю дома. Алоста должна быть сейчас одна, тетка ее, наверное, все еще торчит у соседки. Она иногда и заполночь там засиживается. А Алоста все равно не ложится, ждет ее. Или его.
Хенг остановился. Что-то было не так, что-то его смущало. Спустя секунду он понял — в доме темнота. Ни лучика света. А ведь обычно Алоста сидит при свече. А то и масляную лампу жжет, если,
