Глава Пятая
Засада белых цогов
На пятый день пути на берегах появились первые перелески, а слева, на закатной стороне, зоркий Зугур разглядел вершины цогских гор. Вскоре леса полностью заняли оба берега, подходя к самой воде. Луня никогда прежде не видел таких странных деревьев — огромные стволы, в три, четыре, а то и в пять людских обхватов, с разлапистыми голыми ветвями, с вершинами, взметнувшимися к небу на высоту в три- четыре сотни локтей!
Леса казались пустыми — почему-то в них совсем не было подлеска, а землю меж могучих, выпирающих коренй устилал толстый ковер из лапчатых бурых листьев, что летом, должно быть, шелестели на ветвях древесных исполинов.
Ночью на восточном берегу, где-то в глубине леса Фарн заметил огонь, и это были первые признаки живого человека в здешних местах.
— Мне все время кажется, что за нами вдоль берега крадется кто-то! как-то признался Луня Шыку, и волхв лишь мрачно кивнул:
— Так и есть! Выследили нас, но кто такие — никак не пойму. Может, вагасы, может, цоги — их земли тут граничат. А может — и слуги ворога нашего. Ох, быстрей бы до своих добраться, а там уж и отдохнем, и отоспимся, и порешим, как дальше быть — едва ли нам с тобой в Ар-Зум теперь добраться получиться. А время идет, и не остановишь…
Волхв задумался, и неожиданно теплым голосом закончил:
— Как там Вед-то? Жив ли?
Луня вспомнил старого мага, стоявшего на крыше Звездной Башни в своем синем плаще, одинокого и немощного, и ему стало тоскливо. А потом из самого укромного уголочка памяти выплыло лицо Руны, и ее внимательные и чуть насмешливые глаза посмотрели прямо в Лунину душу. Что с ней, жива ли она? Сумел ли Старый Корч защитить свой Дом от врагов, которые, Луня был уверен, обязательно до него добрались — такая смута кругом! А тут еще то и дело встает перед глазами мертвая изнасилованная ахейка — и сжимаются кулаки от гнева и лютой злобы — эх, и врезал бы от всей душеньки промеж глаз тому, кто затеял все это паскудство!
Цогские горы приблизились, река запетляла, леса по ее берегам стали еще гуще, а за сплошной стеной из переплетеных ветвей высились серые холмы, дальние — в дымке, ближние — поросшие лесом — отчетливо.
Шык, сверяясь с Чертежом, теперь все чаще подводил лодью к восточному берегу и вглядывался в прогалы меж тесно стоящими стволами — искал тропу, что могла бы вывести их к Ходу, но пока ничего похожего волхв не видел.
На седьмой день пути вверх по реке Родомысль уткнулась в наплаву. Связанные меж собой за концы бревна перегораживали здесь реку — ряд, другой, третий, пятый.
— Западня, волхв! — глухо сказал мрачный Зугур, берясь за лук: — Не прорвемся, назад надо сплавляться!
Неожиданно на левом, восточном берегу меж бурых древесных стволов выросли, словно из-под земли, человеческие фигуры — низкорослые, белолицые, с огромными луками, они, казалось, вышли из раскрывшихся дерев.
— Ах вы, падальевы дети! — заскрежетал зубами Зугур, оттолкнулся веслом от перекрывающих путь бревен, бросил деревянную лопастину на дно лодьи и вскинул лук:
— Н-на!
Стрела не долетела до берега полсотни шагов, и этого для засадчиков было достаточно, чтобы понять, что они в безопастности. Тут же едва ли не весь берег покрылся молчаливыми людьми, и было их, как прикинул Луня, полторы сотни, не меньше. Вот они все в той же гробовой тишине подняли свои громадные луки и…
— К тому берегу! Волхв! К тому берегу правь! — заорал Зугур, пытаясь месте с Фарном поднять ветрило, но тут воздух запел, застонал, и колючий, смертоносный дождь обрушился на Родомысль.
Путники попадали за борта, прикрываясь мешками с едой и одеждой, сверху упало так и не поднятое на мачту ветрило. Луня лежал, упираясь головой в ногу Фарна, а возле его уха в деревянный борт со злым звоном втыкались стрелы засадчиков — их луки оказались куда дальнобойнее, чем у Зугура!
Шык, лежа на корме, одной рукой пытался управлять Родомыслью так, чтобы течение снесло лодью к безопасному западному берегу. Безопасному — но не тому, который был нужен путникам, ведь Ход проложен к востоку от Великой реки…
Постепенно стрелы перестали доставать до лодьи. Луня осторожно высунулся из-под мешка со свернутыми шкурами, утыканного пестрооперенными стрелами, словно мишень-чучелка на войском поле, поднял голову над бортом так и есть, не достают стрелы, с плеском ложаться в воду в трех уже десятках шагов от лодьи. Вон, и стрелки смикитили, что к чему, перестали пулять попусту. Не вышло у засадчиков!
Луня, а следом за ним и остальные выбрались из-под мешков и изрешеченного ветрила, и принялись радостно хохотать, показывая молчаливым белолицым людям на том берегу дули, а разошедшийся Зугур не утерпел помахал своим удом — хрен, мол вам!
— Сядьте, хорош тешиться! — сурово прикрикнул на спутников Шык, правя лодьей так, чтобы она шла вдоль безопасного берега реки, но не приближалась к нему: — Может, им того и надо было — чтобы мы вниз пошли!
— Ясное дело, надо! — повернулся к волхву Зугур: — Там они тоже такую же хреновину из бревен сотворилия, верняк, в западне мы, волхв! А только я что предлагаю — сейчас на весла сесть, вдоль этого берега до наплавы догрести, а там лодью берегом вкруг бревен перетащить — и вперед, только нас и видали!
Шык кивнул, но лицо его оставалось мрачным:
— Одно мне в этом не нравится…
— Чего?
— Стрелы цогские…
— Ну и что? — Зугур уже начал веслом разворачивать Родомысль, кивая Луне — бери второе.
— Ну и то… — Шык хмуро глянул на плывущие мимо деревья западного берега: — Берег этот — цогский, порви их Влес на части, как бы западня не была хитрее, чем мы думаем!
Но выхода у путников все равно не было, и Зугур с Луней, поднавалившись на весла, в миг домчали корабь до бревенчатой преграды, пристали к закатному берегу, попробовали разметать заплот — но не так просты были цоги, навбивали они меж бревен в прибрежное дно свай. Тут и за пять дней было не разобраться — какое бревно за какое держится.
— Ну, раз так, тогда давай волоком! — скомандовал Зугур, и Родомысль вновь, как было уже не раз за время плаваний, оказалась на суше. Скользя по мокрым листьям, лодья ходко пошла, завалившись на левый борт, и толкаемая людьми, уже почти объехала посуху преграду, как вдруг полсотни цогов на том берегу, все так же молча, бросились вперед, и побежали через реку по притопленным бревнам, как по болотной гати, стремительно приближаясь и на бегу вскидывая свои огромные луки.
— В лес! — заорал Шык, отшвыривая Луню от лодьи: — Зугур, бросай все, уходим!
Едва успев похватать оружие и несколько мешков с чем попало из лодьи, отрядники бросились прочь от реки, а им вслед уже летели несущие смерть стрелы, и лишь по счастливой случайности никого не задело…
Бежали долго. Диковенный лес не мешал путникам, не цеплял ветвями, не совал под ноги кусты и вьючие травы, да и не было тут никаких кустов, веток и трав — только огромные стволы, возносящиеся в самое поднебесье, и толстый, почти по колено, ковер из крупных, шуршучих листьев под ногами.
Цоги явно не спешили — отрядникам удалось довольно далеко оторваться от преследователей, и они присели у упавшего ствола древесного исполина отдышаться.
— Куда теперь-то, Шык? — Зугур, тяжело дыша, озирался по сторонам: Опять, как в Зул-кадаше,
