— Все. Вот, смотрите: «Мередит, слон, кенгуру».
— Это шифр. Мередит — мой заместитель. «Слон» — «заболел».
— Ой, как жаль! Ему плохо? Вы его очень любите?
— Ничего, не ссоримся, но не в том дело. «Кенгуру» — «немедленно возвращайтесь».
— Немедленно?
— Придется отплыть первым же пароходом.
— О! — не сразу сказала она.
— Я выразился покрепче.
— А… когда он уходит?
— В среду. Отсюда уеду завтра.
Она смотрела на голубоватые холмы, но их не видела. Ей было плохо, обидно, одиноко, словно Джордж уже уехал, оставив ее в чужом краю.
— Джордж… — сказала она. Другие слова не находились.
— Да, не везет мне, — сказал он. — А вообще, это к лучшему. Раз — и конец, чем терзать тут нас обоих. Если бы не телеграмма, я бы наверное, мучил вас до самой свадьбы, надеялся на чудо. А так — все ясно. Даже я понимаю, что за неполные сутки чудес не свершишь. Если мы встретимся, что вряд ли, вы уже будете замужем. Издали я действовать не могу, я не телепат.
Стоя рядом с ней, он опирался на балюстраду и говорил тихим, ровным голосом.
— Вот уж поистине гром с ясного неба, Мередит в жизни своей не болел. Что ж, это меня образумило. Как я раньше не понял? Я же замучил, занудил вас своей властностью! Таких самодовольных дураков… С чего я взял, что ради моих неотразимых достоинств вы бросите Фредди? Да, неприятно увидеть себя во всей красе! Трудно ценить вас больше, чем я, но честное слово, только вы могли вынести такое надутое чучело. Сверхчеловек! О, Господи!
Говорить она не могла, словно за эти минуты перевернулся мир. Рядом с нею стоял новый Джордж, совсем не смешной, очень хороший. Сердце у нее часто билось, разум — мутился, но неясно, смутно она ощущала, что рухнул последний барьер. Раньше ей хотелось не поддаваться его воле. С властностью она справлялась, со смирением — нет.
Жалеть она умела. Отчасти из жалости приняла она руку Фредди, тогда, в тот несчастный день — он был так растерян, так жалел себя сам… Остатки разума подсказывали ей, что страшные вещи случатся, если она пожалеет Джорджа.
— Ну, все, — сказал он. — Не хочу портить такую погоду. Больше я вам объясняться не стану. Завтра, на вокзале, не буду и мрачен. Может, придете проводить?
Эйлин кивнула.
— Придете? Замечательно. Пойду, скажу графу, что уезжаю. Наверное, он не заметил, что я у него гощу.
Он ушел. Эйлин стояла, опершись на балюстраду, пока не вспомнила про Фредди.
Фредди в лиловой пижаме лежал среди подушек и читал про Гридли Квэйла. Эйлин появилась в очень ответственный момент, а потому он ощутил, что его сдернули с неба на землю. Мало кому из писателей удавалось держать человека в таком напряжении, в каком держал страдальца Эш Марсон.
Именно по этой причине поздоровался Фредди отрешенно, и посмотрел на гостью совсем уж стеклянным взглядом. Глаза у него вообще были немного вылуплены, а сейчас расстроенной невесте он напомнил улитку. Мужчины не очень хороши, когда лежат среди подушек, а сейчас все той же невесте он показался очень противным; и она испугалась, не попросит ли он, чтобы она его поцеловала.
Он не попросил, ограничившись тем, что перекатился на другой бок и отвалил нижнюю челюсть.
— Привет, — заметил он.
— Привет, — ответила она, садясь на край постели. Жених стал немного получше, хоть как-то прикрыв рот.
Совсем не закрыл, это уж слишком, но прикрыть — прикрыл. Невесте казалось, что ее поразила немота. То она не может ответить Джорджу, то вот — Фредди. Она поглядела на него, раз уж он на нее глядел. Часы что-то пробили.
— Это все тетина кошка, — начал Фредди легкий, светский разговор. — Подвернулась под ноги. Кошка, чтоб ее! Сколько от них бед… Один мой знакомый вообще их не выносит. А ты как?
Эйлин думала о том, что с ее органами речи? Казалось бы, ответь про кошек, но нет, не выходит. Видимо, все силы сосредоточены на том, как противен Фредди в пижаме.
Заговорить пришлось ему.
— Кака-ая книжка! Читала? Выходят каждый месяц. Такие выпуски. Ну, класс! Про Гридли Квэйла, такой сыщик.
Эйлин схватилась за последнее средство.
— Хочешь, я тебе почитаю?
— Давай. Молодец. Вот я досюда дошел.
— «Семь винтовок целились в него». Досюда?
— Сразу после этого. Ну, жуть! Его позвали к приятелю, у того вроде бы беда — ан нет, там типы в масках! Прямо не знаю, как он выкрутится. Вообще-то, он всегда выкручивается… Ну, давай.
Только Эш пожалел бы ее больше, чем она себя жалела. Он писал это с отвращением, она — читала. Фредди, напротив, упивался.
Когда она умолкла, он вскричал:
— Ну, что ты? Дальше!
— Я охрипла, Фредди.
Он растерялся. Тяга к Гридли боролась с остатками вежливости.
— А… — сказал он. — Э… Ты не обидишься, если я сам почитаю? Мы потом поговорим. Я быстро.
— Конечно, конечно, читай! Тебе это правда нравится?
— Еще бы! А тебе что, нет?
— М-м-м… оно такое… ну, не знаю.
Фредди погрузился в чтение. Эйлин молчала и думала, но не о Гридли Квэйле. Впервые пыталась она представить свою семейную жизнь. До сих пор, поняла она, они почти не общались. Сегодня — иначе. Сегодня все иначе.
В сущности, думала Эйлин, муж и жена часто, да и подолгу, бывают вместе. Как это будет с ним? Примерно — вот так.
— Порядок, — сказал Фредди, не поднимая взора, — выкрутился. Прихватил, понимаешь, бомбу. Отпустили, ха-ха! Так я и знал.
Эйлин глубоко вздохнула. Именно это, день за днем, до самой смерти. Она склонилась к нему.
— Фредди, — спросила она, — ты меня любишь? Он не ответил.
— Ты меня любишь? Мог бы ты жить без меня? Он вылупился на нее.
— А? — заметил он. — Э? А то! Понимаешь, старушка, теперь один тип пустил к нему по трубе гремучую змею.
Эйлин поднялась и ушла.
Предвидя, как подействуют на мистера Питерса новые сведения, Эш не ошибся. Удача плоха тем, что привыкшие к ней не переносят провалов. Мистер Питерc был ею избалован. Он отдал бы за скарабея половину своих денег, это стало делом чести, схваткой его могучей воли со злыми силами, которым вздумалось доказать, что он — не всемогущ. Именно этот вид паранойи поражает мультимиллионеров. Какой идиот станет набирать миллионы, если не хочет себя показать?
Удвоив награду, он немного притих, а Эш пошел искать Джоан, чтобы взбодрить ее новым стимулом.
— Ну, как, есть идеи? — спросил он. — Я лично — пас.
Джоан покачала головой.
— Не сдавайтесь. Подумайте еще. Мыс вами за одну ночь потеряли десять тысяч. Как будто
