забыл про вчерашнее столкновение в коридоре с «оо-шниками», прямыми подчиненными Урусова!
— Коваль, Коваль… — полковник, двигая «мышку», что-то отслеживал на повернутом к Воронцову «спиной» мониторе. Наконец, найдя, видимо, нужную фамилию в списке, дважды щелкнул клавишей.
— Вот он, ваш Коваль Владимир Захарович! Доктор физико-математических… Лауреат… Автор… Так, работал в НПО «Айсберг»… НИИ… Что за чертовщина! Ну конечно! Я так и думал!
— В чем дело? — насторожился Воронцов.
— Коваль погиб два года назад! Провалился под лед в Хибинах во время туристической поездки на Кольский полуостров! Пашутин спьяну напутал! А раз так!..
— Раз так, значит, можно предположить, что вчера мы виделись с этим таинственным «господином Никто»? — спросил Сергей. Урусов покачал головой:
— Вряд ли! Не думаю, чтобы он действовал так прямолинейно! Но будьте начеку! Мало ли что! И поговорите с Пашутиным — вдруг он что-нибудь вспомнит! Пашутин вообще-то должен был хорошо знать этого Коваля — он же у него работал в «Айсберге». Вот что, Ворнцов — попробуйте разговорить Пашутина… А впрочем, нет, не надо! Все, я вас больше не задерживаю, до свидания!
«Вот тебе и на! Неужели Пашутин действительно перепутал?», — размышлял Воронцов, спускаясь по лестнице. Что-то подсказывало Сергею, что не все так просто, и давний червячок подозрительного предчувствия знакомо шевельнулся в душе. «Надо будет действительно с Игорем поговорить, может, он что-нибудь помнит!».
Воронцов вернулся в лабораторию, поманил Игоря пальцем — на минуту! В коридоре Пашутин первым делом попросил сигарету, дрожащими пальцами размял её, закурил.
— Голова болит? — участливо спросил Сергей, закуривая за компанию.
— Не то чтобы сильно… — поморщился Игорь, глубоко затянулся: — Я вообще-то не пью, совсем! Так, изредка, по великим праздникам… О чем ты хотел меня спросить?
— Игорь, вчера, возле подъезда… Постарайся вспомнить того человека, в шарфе!
Пашутин наморщил лоб:
— До дома мы доехали на такси… Так, потом ты вел меня, потом… Ну да! Из подъезда вышел мужик, что-то говорил! Тоже, наверное, пьяный был!
— Ты вчера назвал его Ковалем! Владимиром Захаровичем Ковалем! Почему?
— Я назвал?! Да ты что! Коваль утонул в Хибинах, года два назад, в девяносто пятом! Жалко, хороший был мужик! Я работал под его началом в «Айсберге»! Он тогда руководил отделом…
— А чем вы там занимались? — поинтересовался Воронцов.
— Извини, Сергей, я не могу тебе этого сказать — подписка о неразглашении!
«Выходит, спьяну ляпнул?», — глядя на зеленоватого Игоря, думал Воронцов: «Но почему тогда именно Коваль, а не Иванов, Петров, Сидоров?.. Нет, хоть ты и ничего не помнишь толком, но я-то помню! Одно дело — ты ошибся! Но ведь этот «псевдо-Коваль» сказал: «Мне надо поговрить с Игорем Львовичем!». Ч-черт, не спроста все это… И очень мне не нравиться!».
Докурив, Пашутин отправился назад, создавать видимость работы — ему было плохо, и он особо не скрывал этого, в конце концов, вчерашний успех оправдывал все, в том числе и сегодняшнее «балдение» с чашкой крепкого кофе.
Санька Кох, наоборот, был в отличной форме. Он хлопотал вокруг Игоря, даже сбегал в аптеку за «Алко-зельцером», улучив момент, отвел в сторонку Сергея:
— Слушай, я вчера что-то не то начал нести, ты извини, больше не повториться! Я понимаю — секретность, конспирация и все такое! Вообщем-то правильно, вдруг, не дай Бог, действительно с Игорем что-то случиться…
Сергей потрепал Коха по худому, острому плечу:
— Ладно, хорошо, что понял! Забудем!
Потянулись будни. Воронцов постепенно привыкал к новой работе, перезнакомился с Пашутинскими сослуживцами, с ребятами из «ОО», жизнь вошла в обыденную, размеренную колею. «Господин Никто» больше не проявлял себя, постепенно страхи и опасения улеглись, и временами Сергей начинал думать, что руководство института и Урусов переоценили опасность, и что Никто — просто обыкновенный маньяк- сумашедший. Таинственный Коваль, или его призрак тоже больше никого не тревожил, Воронцов даже иногда жалел об этом — уж больно скучно, рутинно и серо проходили дни, хотя, с другой стороны, для телохранителя отсутствие проишествий в жизни клиента — лучшая награда!
Из «оо-шников», работавших охранниками и телохранителями, Сергей ближе всего сошелся с Николаем Расщупкиным, тем самым улыбчивым парнем, который в первый день прибывания Воронцова в институте, после нелепого столкновения в коридоре, когда они чуть не устроили перестрелку, посоветовал Сергею, как лучше носить оружие.
В Расщупкине Воронцову прежде всего нравилось искренняя открытость, какая-то наивная честность, не часто встречающаяся ныне среди людей. Кому-то Николай мог показаться чудаком, максималистом, Сергей же видел в нем прежде всего отсутствие лицемерия, наигранности и фальши. Если уж Расщупкин улыбался, то от души, если хмурился, то по настоящему.
Николай раньше работал в КГБ, но после семи лет «честного топтунства», как он сам говорил, пережив все реорганизации и сокращения последнего времени, повидав за это время всякого, был уволен по сокращению штата. Навыков работы у Расщупкина хватало, и он старался помогать Сергею в трудные моменты, а моментов таких хватало — отсутствие опыта часто ставило Воронцова в нелепые положения. Например, надо ли сопровождать клиента, то бишь Пашутина, в туалет? С одной стороны, вроде бы и надо, а с другой — это унизительно и для него, и для самого Воронцова!
Расщупкин, узнав о проблеме, улыбнулся, похлопал Сергея по плечу:
— Ты понимаешь, Серега, телохранитель — фигура автономная, и должен прежде всего действовать по обстоятельствам, а не слепо повиноваться инструкции! Если в институте нормальная обстановка, чужих нет, все охранные службы работают нормально, зачем тогда излишние меры предосторожности? А что касается инструкции, то она тоже не может предусмотреть всего!
Как-то раз Пашутина в числе прочих сотрудников НИИЭАП пригласили на конференцию, посвященную проблемам биоэлектроники. По словам Игоря, главную ценность конференции составлял доклад какого-то немецкого светила, посвященный влиянию электро-магнитных излучений на живую клетку, все остальное было «чушью и ерундой».
— Пойдем только на доклад доктора Штанека! А сидеть там целый день у меня нет времени! — заявил Игорь Воронцову.
В «докладный» день Пашутин явился на работу в рубашке, пиджаке, и при галстуке. Правда, весь его «прикид» носил явный отпечаток холостой жизни — пиджак был «слегка» помят, пуговицы пришиты разными нитками, а неглаженный галстук так и норовил скататься в трубочку. Но, все равно, выглядел Пашутин, особенно метров с пяти, очень праздничным.
Всю дорогу до Конференц-зала Академии Наук, где должен был состояться доклад, Игорь пытался растолковать Сергею какие-то нюансы биоэлектроники, злился, что телохранитель плохо понимает его, размахивал руками, и просил водителя ехать быстрее — они опаздывали.
Конференц-зал встретил Пашутина с Воронцовым суетной толчеей народа в фойе. Оказывается, по уважительным причинам — у немецкого светила разыгрался радикулит из-за московского климата, доклад задерживался на час, а то и полтора! Сергей предложил вернуться, но Пашутин уперся рогом — будем ждать!
Ждали в том же фойе, присев на деревянную скамеечку. Пашутин, повстречав знакомых, вел с ними оживленный разговор, а Воронцов скучал, и от нечего делать разглядывал прохаживающихся мимо них людей.
В мелькании лиц, в основном пожилых, вдруг показался на мгновение, и сразу пропал знакомый Сергею профиль! Где-то он уже видел этого человека — небольшой рост, черные волосы, худые, ввалившиеся щеки… Похож на Геббельса, такой-же «истинный ариец»!
Воронцов вытянул голову, пытаясь увидеть знакомого незнакомца ещё раз. Ага, вот он! Что-то говорит крупному, дородному старику, наверное, академику, судя по солидной внешности!
«Где же я его мог видеть?», — задумался Воронцов, мучительно силясь вытащить из памяти образ
