который вдобавок удаляют от его глаз. Внезапно он понял, что Хосы уже некоторое время что-то говорит ему:
— …мы с ним в Афгани ещё служили — я командиром разведовательно-десантной роты, а он — зампоружем нашего батальона. Я с ним вчера встретился, говорю: «Леха, так и так, выручай!». Ну, он и выручил, «подмогнул», так сказать! Что будем делать дальше, Сергей?
— В Центр, мать его так! — хрипло сказал Воронцов и замолчал, тупо глядя вперед.
Где-то в Центре…
… - Что, опять провал?! — визгливо выкрикнул Учитель в лицо Дмитию Дмитиевичу, навытяжку стоящему перед шефом: — Где Прибор, вашу мать?! Вы — бездарь, Дмитрий Дмитриевич! Вы — болван! Идиот, кретин!!! Срывается, летит к чертовой матери все, что я планировал! И — по вашей личной вине! Погибли или захвачены пропущенным вами неизвестным спецназом лучшие наши люди! Это — все! Конец! Я увольняю вас! Считайте, что ваша карьера, как моего помошника по охране и обороне, закончилась! Убирайтесь с глаз долой!
Учитель протянул руку, намереваясь вызвать охрану, но его остановил спокойный голос уже бывшего с этой минуты помошника:
— Я думаю, вы ошибаетесь.
— То есть!? — вскинулся Учитель, и его маленькие глазки, словно буравчики, впились в ладную фигуру Дмитрия Дмитриевича.
— Вы изработались, Учитель! Вы в последнее время допустили ряд кардинальных промахов, поставивших под угрозу существование всей нашей организации! Вы, ваши псевдо-грандиозные и бредовые идеи были причиной наших неудач! Вы окружили себя полубезумцами, которых вы брали на работу в обход меня! Вам очень нравилось изображать из себя Учителя, этакова фюрера от интеллекта! И вы очень правильно сказали — сегодня погибли или захвачены именно лучшие ВАШИ люди! Вообщем, пора подвести черту: я думаю, вам пора на покой!
Учитель ещё в середине фразы сделал какое-то неуловимое движение, потом вскочил, сжимая в руке изящный вороненый револьвер, но буквально в тот же миг Дмитрий Дмитриевич отточенным движением выхватил из кармана небольшой, блестящий пистолет с тонкой трубочкой глушителя и выстрелил в голову своего шефа.
Учитель дернулся, рука с револьвером медленно опустилась, тело на секунду словно бы окостенело, а потом рухнуло назад, в кресло. Из небольшой дырочки, прямо посредине широко лба Учителя, вытекла тонкая струйка густой, практически черной крови. Дмитрий Дмитриевич достал из кармана носовой платок, развернул его и покрыл голову убитого, затем сунул в карман подобранный револьвер и отошел к столу.
Дверь в кабинет Учителя с треском распахнулась — на пороге застыл Андрей Сергеевич, за его спиной виднелись лица охранников. Андрей Сергеевич окинул кабинет взглядом, повернулся к охране, что-то отрывисто бросил, вошел и закрыл за собой дверь.
— Что тут произошло, Дмитрий Дмитриевич?
— УЧИТЕЛЬ УСТАЛ И ПРИЛЕГ ОТДОХНУТЬ! — очень спокойно ответил Дмитрий Дмитриевич, прошел к окну, потом повернулся:
— Андрей Сергеевич, на столе, в папке — план дальнейшего развития нашей организации. Если вы с ним согласны — там, внизу есть место для вашей подписи…
Андрей Сергеевич, тяжело дыша, подошел к столу, покосился на неподвижный платок, висевший на голове Учителя, на темной пятно посредине него, отвернулся, открыл папку и начал читать…
Читал он долго, и все это время в кабинете висела воистину гробовая тишина. Дмитрий Дмитриевич стоял спиной к столу, молча глядел в окно, и пошевелился только тогда, когда золотое перо «Пеликана» чуть скрипнуло, оставляя на бумаге твердую подпись Андрея Сергеевича…
Руслан Кимович гнал свою «Хонду» по Профсоюзной улице, поглядывая на часы, и на его смуглом лице не было и тени обычной улыбки.
Сергей, сгорбившись, сидел рядом, сцепив зубы, и думал о Кате. После того, как «центровики» схитрили, и выяснилось, что Катю они с собой не привезли, Воронцову все больше казалось, что своей жены он больше никогда не увидит. От этой мысли у Сергея просто переворачивало все внутри, хотелось завыть, и сдавить руками горло виновнику всех их бед.
Хосы, бросив на Воронцова быстрый взгляд, негромко сказал:
— Не хорони её раньше времени. Может быть, ещё все обойдется!
Но по тону, которым это было сказано, чувствовалось, что Руслан Кимович сам не очень-то верит в свои собственные слова…
Красная «хонда» выскочила на Ленинский проспект, потом — на Садовое кольцо, и не снижая скорости, опасно лавируя в стаде забрызганных талым снегом пополам с грязью машин, понеслась к Центру.
Одновременно с этим сразу несколько диспетчеров пожарной охраны Москвы получили сообщение о сильном пожаре в офисе Фонда Содействия Развития Российской Науки. Завывая сиренами, по столичным улицам понеслись пожарные машины, синие всполохи мигалок заставляли встречный транспорт шарахаться в сторону.
Одна из таких машин обогнала «Хонду» Хосы, по встречной полосе устремляясь куда-то вперед. Руслан Кимович нахмурился, потом вдруг решительно крутанул руль и пристроился за ярко-красным «Камазом» с белой полосой и цифрами «01» на боку.
— По моему, Сергей Степанович, наши «друзья» официально и торжественно погибли! — проговорил Хосы сквозь сжатые зубы.
— Вы думаете, пожар в Центре? — мрачно спросил Воронцов. Хосы кивнул, страясь держать «хонду» за пожарным «Камазом». Вокруг с недовольным гудением летели встречные машины, люди на тротуарах останавливались, глядя на отчаянно завывающий «Камаз», прущий против движения, а впереди, в сером, грязном и пасмурном весеннем небе уже показались жирные клубы дыма, поднимающегося вверх…
Здание Центра горело все, целиком. Десяток пожарных машин, не меньше сотни пожарников и милиционеров суетились вокруг этого бывшего ещё несколько часов назад воплощением архитектурной элегантности сооружения. Белые на фоне черных клубов дыма пополам с пламенем струи бранспойдов били в огнистую черноту, стараясь попасть в окна, но, казалось, что это только усиливает пожар.
Несколько человек, в серебристых термокостюмах, с похожими на акваланги изолирующими противогазами нового образца ушли в дым и пламя, и вернулись буквально через пять минут, закопченные, пошатывающиеся.
Хосы поставил машину прямо на тротуаре в переулке возле Центра, и они с Воронцовым слились с толпой зевак, на которым время от времени орал в мегафон толстый, усатый милицейский майор: «Граждане, расходитесь! Граждане, тут нет ничего интересного! Тут опасно! Расходитесь немедленно!».
Сергей стоял в этой и не собиравшейся расходиться толпе, довольно близко от барьера, сооруженного милицией из специальных вешек, соединенных ярко-оранжевой лентой, и слышал, как старший ходившего в здание отряда, стянув с головы шлем термокостюма, содрал с лица маску противогаза и прохрипел:
— Хана! Там все горит, даже пол и потолок! И ни рожна не видать, мать твою, один дым!
Его облепили разные пожарные и милицейские чины, подошло несколько серьезных мужчин в гражданском, но пожарник был немногословен:
— Что? Какие, на хер, живые! В таком пламени даже трупы не сохраняться, сгорит все, к мебелям собачим! Нет, ничего я не думаю! Да пошли вы, я что, сыщик, причины устанавливать?! Я спасатель, и как спасатель вам говорю — здесь спасать некого! Если только на крышу кто-то сможет выбраться… Да товарищ генерал, я все понимаю, что вам важно мнение… Я двадцать пять лет работаю, сотни людей из огня вытащил, но такого никогда не видел! Не знаю, что такое напалм, но всегда думал, что он оказывает вот такое вот действие! У нас костюмы «поплыли»!
Тем времен с другой стороны здания, там, где ветер относил клубы дыма и огня в сторону, разворачивалась спецустановка со спасательной лестницей.
Расставив лапы аутригеров, это импортное чудо спасательной техники с урчанием выдвинуло из себя серебристую лестницу невообразимой высоты — не смотря на весь трагизм происходящего Воронцов
