граненый шкалик, корку давно засохшего сыра и небольшой графинчик граммов на триста. Плеснув в стакан на полтора пальца темно-коричневой жидкости, жестом пригласил Клима начинать процесс опохмелки.
Тот не заставил повторять дважды и выплеснул содержимое стакана себе в рот. Понюхал сырную корку, а затем откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.
– Себе? Толя, что ты мне налил?
– «Веселка», – загадочно ответил майор и принял свою дозу.
– Чего? – лениво процедил Климов. – Какая там на хрен «Веселка»? Радуга[1]?
– Настойка из пороховых грибов, – Алексеич погрыз, в свою очередь, корку и продолжил: – Готовится осенью, закапывается на зиму. Потребляется весной...
– Какая весна? Осень на пороге!
– С прошлого года осталась.
– У тебя останется, у булдоса этакого, хотя... а грибы эти где растут? И почему «пороховые»?
– Дык когда ногой поддашь, из них черный дым идет, – равнодушно пояснил Малинин, вновь наливая по сто граммов.
Изо рта Клима поперло в специально приготовленную для такого дела урну. Тошнило старшего прапорщика минуты полторы, изо рта и носа лилось не переставая, а желудок через горло издавал отвратительные звуки.
– Ты плохо выглядишь, – глянул на него майор, – давай загоняй!
– Пошел ты! – никак не мог отдышаться Клим. – Больше не вспоминай, на чем эта гадость настояна!
– Так ты больше не будешь? – изумился Малинин, подвигая стакан себе. – Уж чего мы с тобой ни пили за эти годы!
– Сам ты не будешь! – прохрипел приятель. – Гляди!
Он зажал руками нос и быстро опрокинул в себя шкалик.
Молча поставил его на стол и замер, не двигаясь. Лишь пульсирующий живот выдавал бурю, разразившуюся в желудке. Анатолий Алексеевич молча смотрел на него. Прошло минуты три, прежде чем Клим убрал руки с носа, вздохнул и сказал:
– Все. Улеглась. Чертов желудок! Никак не хочет принимать внутрь первые три чарки!
– Дык это ж яд! – наставительно сказал Малинин и выпил.
– Глядя на тебя, не скажешь! – ехидно сказал штабист и принялся теребить корку своими крепкими волчьими зубами.
Майор подумал, затем плеснул себе еще. Встал, прошелся взад-вперед по крохотному кабинету. Швырнул себе в рот «веселку» и зачмокал.
– Слабовата молодежь нынче, – наконец изрек он, – жаль, Мухин в Париже остался. Сколько мы с ним выпили? Сколько баб... Добро, не к ночи... где ж ты, Леня? На кого меня оставил?
– Он, говорят, сейчас в завязке. Почти десять лет не пьет, – осторожно заметил Клим.
– Не верю! – воскликнул Малинин. – Я хорошо знаю Леню. Он загнулся бы без спиртного! Таких людей мать-земля рождает редко. Он был рожден для пьянки! Последние пятнадцать лет дня не было, чтобы он был сухой! Это я, Клим, тебе говорю – дембель Толя Малинин, которому со следующего понедельника больше не придется надевать мундир!
Валерий Климов вылил оставшуюся жидкость в стакан и небрежно выцедил его. Было видно, что спиртное пошло ему на пользу – мертвенно-зеленые щеки заливал робкий румянец, а глаза лишились лихорадочного блеска.
– А ведь у меня, Толян, для тебя сюрприз! – Клим тоже встал из-за стола и потянулся так, что захрустели сочленения. – Тебе сколько лет было на день четырнадцатого мая одна тысяча девятьсот девяносто девятого года?
– Сороковник ровно! – гордо похвастался своей памятью Анатолий Алексеевич.
Климов сложил губы трубочкой.
– А знает ли достопочтенный, хотя и немного выпивший господин майор, что для сорокалетних величина возрастного вектора-коэффициента составляет одну целую тридцать пять сотых?
– Пошел ты на хрен, Клим! – добродушно заявил майор. – Знать не знаю никаких коэффициентов. Не слыхивал о них, да и слышать не желаю.
– И напрасно, батенька! – ударил себя в грудь Валерий. – Бюрократы из штаба забыли внести тебя, Толя, в реестр. А сегодня утроим ошибка была исправлена...
– И что с того? – насторожился Малинин.
Клим печально посмотрел на приятеля.
– Твой дембель, Толик, отодвигается в далекое будущее. – Майор при этих словах схватился за сердце, затем за стакан, после – за пустой графин, но напрасно – емкости давно опустели.
Дрожащей рукой Анатолий Алексеевич открыл сейф и достал оттуда бутылку водки. Бутылка была из «новых» – несколько лет назад Бобруйск открыл небольшой стекольный завод. По желанию населения, основной упор был сделан на производство литровой посудины – литр хорошо делится на троих, литр не стыдно принести в гости, литровая бутылка прекрасно помещается в рукаве бушлата. Для разлития вина и пива использовалась побочная продукция – трех– и пятилитровики.
