Необитаемое сердце Северины

– Он был... как бы это сказать... – забормотала Солодуха.

– Он был оленем, – пришла на помощь Кукушка. – Так сказала Варвара, когда забеременела.

Северина от неожиданности встала.

– Вы что, издеваетесь?.. Каким еще оленем? Тетка Армия?!

– Ну, каким... – забормотала Армия, пряча глаза. – Северным, каким же еще. К нам после шестьдесят первого года в леса пришло много тундровых оленей.

– Прекратите девчонке мозги пудрить! – потребовал Бугаев. – Она уже водку с нами пьет, а вы все – олень, олень!.. Нагуляла Варвара тебя неизвестно от кого, вот прочерк и поставила, – повернулся он к Северине. – А Елка наша тогда как раз вернулась жить в Полутьму после своей большой любви, так они с Варварой спелись на тему... как бы это сказать, любви к животным.

– А почему мама мне ничего не говорила?! – еле сдерживает слезы Северина. – Просто сказала в четыре года, что отец умер!.. В четыре года мне бы понравилась эта сказка про оленя!.. А фотография? В рамочке на стене ее фотография с мужчиной?..

– Ладно, ладно, – Армия подошла к девочке, погладила ее по голове и усадила. – Не говорила, значит – это правда. А если сказала, что умер, значит, умер ее олень, ей лучше знать.

– Вы!.. ненормальные. – Северина села и закрыла лицо ладонями.

Бугаев кивнул:

– Это точно – место у нас аномальное. Елка тоже потом в лес ходила... как бы это сказать прилично... К медведю.

Северина растопырила пальцы и осмотрела сидящих. Не обнаружив и тени насмешки в их лицах, убрала руки.

– Ты когда мне сказала, что хочешь прикармливать волков и медведей, – продолжал Бугаев, – и я уж подумал... Никто ведь не знает, отчего в наших местах бабы чумеют. Хотя я, к примеру, имею определенную точку зрения! – Он многозначительно осмотрелся и указал пальцем в потолок. – Атомная бомба!

– Сейчас заведется, – вздохнула Армия.

– И заведусь! Пусть молодежь потом своим детям расскажет, отчего в наших краях там много аномалий всяких! Оттого, что Хрущев на наш север бомбу сбросил в октябре 61-го! Это вам не граната – пятьдесят пять миллионов тонн в эквиваленте ка-а-ак шарахнул!.. По Новой Земле. Я все помню! Я помню, как в наши края после того гриба от Варандея через реку Мезень зверье повалило! Из ненецкого округа шли олени. Тысячами! А лесники еще десять лет спустя встречали в наших лесах белых медведей.

– Не белых, а желтых, – поправила Солодуха.

– А медведя Ёлкиного Немец убил, – вздохнула Кукушка. – И следующего... тоже убил. Видно, еще любил свою мачеху.

– Ну какую мачеху?.. – простонала Северина.

– Елка ведь... загуляла с пасынком, – заплетающимся языком объяснила Кукушка.

– Старший немец ее в жены взял с довеском, – кивнула Солодуха. – Тот еще довесочек – Любавушке нашей пятнадцать в шестьдесят втором году было, я помню. Елка тогда в городе жила, приехала в Полутьму мужа показать.

– А у немца старшего тоже сынок имелся, так что забот у них было поровну, – добавила Кукушка. – Любава влюбилась в младшего немца, он влюбился в мачеху, а старший немец возьми да и свались от всего этого в ударе.

– Он не от этого свалился, – возразила Солодуха. – Его инсульт хватил, когда он узнал, что падчерица беременна от сынка. А та женщина, что привезла его сюда в коляске, и стала потом его третьей женой. Любава матери не послушалась, сделала аборт и уехала учиться куда подальше. А Елка с пасынком жили несколько лет в городе гражданским браком, пока оба от такой любви не свихнулись.

Тихонько всхрапнул задремавший Бугаев, дернулся от собственного храпа и осмотрел женщин.

– Все имущество старшего немца перешло к его третьей жене. Сын прав не имеет дом продавать или завещать, – строго заметил он. – А мужик, что приезжал сюда на крестины, прикупил у их дедовскую развалюху рядом, так что наш Немец гол как сокол. И твои угрозы, Армия, по делу и без дела, в его отношении получаются совсем пустые – чужой дом грозишься сжечь. А вмазала ты ему сегодня достойно, хвалю. Ну что, по домам? – он встал.

Женщины молча проводили его взглядами, не двигаясь с места. Только Северина сходила к ведру на табуретке и зачерпнула воды попить. Пила она жадно, и в какой-то момент заметила, что женщины на нее смотрят. Странно так смотрят, будто выискивают что-то новое.

– Вы чего это?.. – спросила она. – Со мной все нормально. Я тайно влюбилась в солдатика, когда он тетке Армии дрова колол, а потом все прошло, только стыдно было за мысли разные.

– Оленей в лесу не видала, часом?.. – спросила Кукушка, бегая глазами. – Погулять там ночью не тянет?

– Нет. Я вижу иногда, как идут слоны, – мечтательно сказала Северина. – Мне становится так хорошо и спокойно, как никогда больше не бывает.

– Слоны?.. – в ужасе выдохнула Солодуха.

– Спаси тебя господь!.. – закрестила ее Кукушка.

* * *

Весной, как только лед сошел, Любава с Севериной пришли к речке с глиняным горшком. День был ветреный, а ветер – северный, так что даже на солнце стыли лицо и руки. Они нашли затишек, где не дуло, и молча посидели у речки на бревне. Потом Любава пошла к воде, ветер трепал ее платок и заваливал ее набок. Она повернулась к Северине и крикнула:

– Высыпать не удастся!.. Все снесет в сторону.

Северина подошла к воде. Холодная серая стынь неслась перед нею неведомо куда, ветер дул против течения. Вода от него закипала барашками и рассыпалась далекими брызгами. Утерев лицо от капель, Северина предложила бросить пепел в воду вместе с горшком.

Так и сделали. Проводили темно-коричневое пятно глазами и, поддерживая друг друга, поднялись по скользкому берегу вверх. Сели на прежнем месте. Любава достала маленькую чекушку водки, отвинтила крышку и протянула девочке. Северина сделала глоток. Допив остальное, Любава толкнула ее плечом:

– Не кисни. Дело сделано. Мы молодцы, выполнили наказ Елки. Пусть будет, кем хочет.

– Кукушка умрет летом, наверное, – спокойно заметила Северина.

– Давно пора. Зажилась. Ей сто лет небось? Куда столько...

– Семьдесят пять всего, – уточнила Северина.

– Да-а-а... – протянула Любава и в озарении опять толкнула девочку. – Слушай, тебе ведь шестнадцать стукнуло в феврале! А я где была?..

– Работала...

– Да уж. Опекунша из меня хреновая. Скорей, это ты меня опекаешь. А паспорт? – встрепенулась Любава.

– Получила на прошлой неделе. Я тебе фотографию хочу оставить. Возьми, – Северина протянула маленький снимок из паспортных. – Тетке Армии и Кукушке с Солодухой я тоже оставила. Специально заказала больше.

– Ладно, – прониклась Любава, пряча фотографию. – А чего так похоронно?

– Плохо мне, – тихо сказала Северина.

– Плохо – выпей! Не помогло – выпей больше!

– Не идет больше. Блюю.

– А скажи, какое у тебя отчество в паспорте? – сменила тему Любава.

– Оленьевна, – вздохнула Северина. – В милиции сказали заявление писать на отчество. Лаврентий добился потом такой записи.

– Да ты что?! Ну, Берия, ну молодец! Слушай, говорят, он пить бросил, и по бабам больше не ходок, а? Девки его выросли, член не стоит, никакого интереса в жизни. Теперь ему, борову, осталось только повеситься от тоски.

– Я пойду, – встала Северина.