мог забыть, как занимался сексом с Феей!
Феликс открыл входную дверь и вышел на площадку в пижаме и без тапочек. Подсматривающая Фея забеспокоилась и шагнула в коридор.
– Лекс, ты куда босиком?..
– Ведро выброшу. Мусора развелось!..
* * *
Сканирование мозга ничего не дало.
– У тебя на редкость стандартный мозг. Никаких отклонений, – в который раз с сожалением заметила Лика.
– Два раза! С перерывом в один день. Два раза, понимаешь? – Лекс настаивал на других исследованиях. – Может, это болезнь Альцгеймера? Провалы в памяти, а?
– Именно при занятиях сексом? – Лика изо всех сил старалась быть серьезной.
– Не веришь? Покажи мне записи камеры!
– Для этого нужно ехать в отдел. Но по твоей же просьбе мы уже два года не пишем спальню.
– Настаиваю на анализе крови! – никак не может успокоиться Феликс. – А вдруг она меня чем-то опаивает и трахает без презерватива?.. Она сдвинулась на беременности.
– А что ты тогда вылавливаешь из слива? – рассердилась Лика.
– Да, глупо... – согласился Феликс.
Лика мысленно поздравила Алину с отличным чутьем – эта на вид заторможенная блондинка не стала смывать использованные презервативы, как было договорено.
– Я боюсь, – сказал Феликс.
– Ну чего ты теперь боишься? – устало спросила Лика.
– Боюсь, что забуду вытереть задницу, смыть унитаз... Обещай, что тогда усыпишь меня. Никаких исследований! Поклянись!
– Успокойся. И без меня найдутся желающие тебя усыпить.
* * *
После утренней службы батюшка сел на ступеньку алтаря и вспомнил их последний разговор, когда отдавал Северине бумажку с адресами крестных.
– Ты не глупа, – сказал он на прощание. – Объясни мне, верующему, простыми словами, как твой выдуманный мир может существовать одновременно с тем, что Бог сотворил?
– Я думала об этом, – кивнула девочка. – Все дело в вариантах существования. Вот вы верите в Бога. А что это значит?
– Скажем так, я верю в человеческий разум и справедливость, – ответил Есюков. – Раз уж бозона гармонии – одного на всех людей – не существует, – он грустно усмехнулся.
– Это точно, – сказала девочка. – Не существует. Понятие разумности и справедливости тоже имеет варианты. Вы надеетесь, что Бог выберет лучший для вас. А это не значит – лучший для всех. Кто-то рядом молится за лучший для себя вариант, который окажется худшим для вас. Что делать Богу? Кому дать счастье, а на кого наслать беды страшные для закалки веры?
– Ты смысла веры не понимаешь. Прежде всего, человек должен поверить в себя.
– Нет, не сходится. – Северина покачала головой. – Кто больше всего надеется на божескую справедливость и прощение? Безответственные, ничтожные и слабые духом люди. Они самые верующие, потому что себе не доверяют. А вы сильный. Что вы тогда здесь делаете?
* * *
Помаявшись в сомнениях, Евсюков помолился и на следующий день собрался в путь. В Полутьму. На лыжах. Вышел утром, когда просветлело. Мешало охотничье ружье за спиной, но только пока Евсюков не заметил свежие волчьи следы на снегу – не меньше четырех крупных волков прошло ночью. Он ускорился и вспотел. Пошел потише, и стали слышны странные звуки зимнего леса – потрескивания, шорох, звон соприкоснувшихся наледью веток.
В Полутьме в небо струились два дымка – из дома Крафта у речки, и из большого деревянного на окраине деревни. Евсюков пошел к незнакомому дому. Тронул калитку – открыта, а снег не чищен. Следов к дому тоже нет – целина. Он снял лыжи, поднялся на три ступеньки и постучал в дверь. Никакого ответа. Толкнул от себя – дверь открылась. В сенях вкусно пахло хлебом. Он постучал в другую, теплую дверь. Тишина. Открыл ее, вошел и замер. За большим столом сидит совершенно седая женщина с длинными космами волос и смотрит, не отрываясь, на хлеба. А хлебов – восемь штук на белой скатерти. Румяных, пышных. Евсюков осмотрелся. На гвозде у двери висит короткоствольный автомат. Рядом – охотничья двустволка. Настенные часы с гирями. Не ходят. На плюшевом коврике над диваном – олень с оленихой и олененком у чернильной воды.
– Мир вашему дому, Арина, благослови вас господь!
Женщина не пошевелилась. Евсюков подошел близко и никакой жизни в ней не услышал, и глаза смотрят на хлеба, не моргая. На цыпочках он прошел к двери и тихонько вышел из дома.
Отдышался на улице, перекрестился и пошел к следующему дому, взрыхляя валенками снег. Солнце чуть светилось размытым кругом сквозь серое полотно вчерашней непогоды. Подул ветер. У дома – никаких признаков жизни. Уже не раздумывая, Евсюков вынимает щепку из щеколды, дергает на себя дверь, входит в сени и видит... маленькие валенки и ватник на гвозде. На двери в дом мелом написано: «Меня нет дома, кто хочет, живите, сколько надо». Потоптавшись, Евсюков решил не входить в пустой дом Северины. Закрыл холодную дверь снаружи щеколдой, как было. И вдруг заспешил, торопя себя. Бегом – к следующему дому. Заперто – замок. К следующему!
Щеколда со щепкой. Внутри на кровати лежат рядышком две мумии с остатками волос на иссохшей коже черепов. На стене – фотография веселого мальчика. К следующему!
Щеколда со щепкой. В кресле у телевизора сидит мумия в женской одежде, спицы с нитками запутались в высохших пальцах.
Как в бреду Евсюков бежит от дома к дому. Еще два оказались с замками и – напоминания о дачном отдыхе во дворах. В следующем – лежит у порога мумия мужчины в теплом нательном белье. Евсюков открыл и тут же захлопнул эту дверь. Направился к реке, бормоча:
– Этого не может... быть... Их должны были похоронить, значит!.. Значит, это вижу только я!
Добежав до дома Крафта, Евсюков обнаружил тщательно вычищенные от снега дорожки и начал успокаиваться. Чтобы отдышаться, он поставил лыжи с палками в снег и прислонился к забору. Дверь дома Крафта отворилась, на крыльце возник хозяин.
– Ты их видел? – крикнул он.
– Я... Минуточку... – задыхался Евсюков.
– Я знаю, ты их только что видел! – закричал Немец еще отчаянней, потом сник, сел на ступеньку и нормальным голосом спросил: – Это отродье к тебе приходило? Ты его узнал? Видел его свиное рыло?
– Вы так... о девочке? – Евсюков согнулся от боли в боку.
– Ты дал ей крест?
– Я... нет.
– Она вошла в церковь без креста?! – Крафт побледнел лицом и встал. – Убирайся. Бог тебя не признал. Ты ничего не можешь. Она сильнее тебя.
Дверь за ним закрылась. Евсюков поплелся, разгребая снег валенками, потом стал на лыжи. И осмотрелся, соображая, куда идти. Его подташнивало. В голове – пустота. Евсюков по своим следам вернулся к просеке в лесу и только там, в деревьях, сердце его стало замедлять бешеный ритм. Он пошел совсем тихо, еле передвигая ноги в спокойствии и красоте зимнего колдовства, и охватила Евсюкова радость, что сердце выдержало, и он остался жив.
– Спасибо тебе, Господи, – поблагодарил батюшка.
Именно в это мгновение, когда перед его глазами еще не прошли синие пятна, Евсюков услышал страшный треск впереди. Кто-то огромный шел на него из-за деревьев, сваливая их по пути. Евсюков снял
