пессимизм нарастал, настроение ухудшалось, и он уже вполне серьезно причитал: «Надо же так попасться! Мне, опытному человеку, – и так лопухнуться!..»
Все это было уже несносно. Поначалу Юлия пыталась объяснить его поведение жарой и спиртным, усталостью от долгих перелетов. Но даже это в конце концов не могло оправдать той ярости, которая переходила уже все мыслимые рамки и превращалась в обычное бытовое хамство.
– Надо же было найти такой курорт, такую безответственную публику, такую прислугу, которая обманывает и крадет чемоданы, – шипел он, глядя на жену уже с неприкрытой ненавистью. – Ты их нашла, потому что ты сама безответственная. За моей спиной, дома, ты еще способна на что-то, а самостоятельно все заваливаешь, тебе нельзя поручить ничего, даже выбрать нормальный курорт.
Может быть, это все оттого, что он чувствует себя отчаянно виноватым и не знает, как исправить положение, смутно надеялась Юлия. А сама тем временем слабо оправдывалась:
– Ну посмотри, здесь же очень приличная публика. Сюда приезжают богачи со всего мира. Здесь нет не только бедных, но и людей среднего достатка. Здесь нет даже молодежи. Только солидный возраст и солидный достаток. Ты ведь этого и хотел, правда? Успокойся же, не сердись.
– Что ты вообще понимаешь в людях? Солидные – несолидные... Что ты вообще видела в жизни? – кипятился Алексей.
– Может, и не видела, – усмехнулась Юлия. Как-то противно, глупо и неестественно было доказывать собственному мужу, что она такой же сноб, как и он сам. – Но, во всяком случае, я немало читала...
– Да кому нужна эта твоя гимназическая начитанность!
– Охотно верю, что тебе не нужна. Но она есть, и это факт. Слушай, Лешка, ну что ты так завелся из-за чемоданов? Привезут – хорошо. Не привезут – будет приключение. В конце концов, это же не катастрофа, у нас есть деньги, поедем завтра в Густавию, купим все, что надо, и забудем об этом. Нельзя же так! Ты как будто нарочно собрался испортить нам поездку. – Юлия все еще старалась быть миролюбивой и погасить его злость.
– Повторяю, я не позволю над собой издеваться, обманывать себя. Не желаю быть таким добреньким и снисходительным, как ты. Ты все больше становишься пофигисткой. Тебе все по фигу, все хорошо. Поэтому тебе кажется, что тебя все любят, что к тебе все хорошо относятся. А на самом деле все над тобой смеются, над твоей доверчивостью и глупостью.
– Над моей доверчивостью посмеялся пока только ты, – невольно вырвалось у нее.
– Если ты имеешь в виду мои отношения со Светой, то давай договоримся раз и навсегда. Я имею право, я мужик. Мне можно. А кстати, – и Алексей по-дурацки захихикал, – может, ты меня так достаешь этой историей, потому что тебе, кроме меня, не с кем больше спать?
Юлия обомлела. У нее похолодели от ужаса руки, стало опять холодно и пусто в душе. Это была уже даже не обида, а потрясение, изумление, разочарование – сродни тем, что способны перевернуть всю жизнь женщины. Кто этот человек рядом с ней, этот здоровенный пьяный детина, мерзко насмехающийся над обиженной им же женщиной? Неужели это ее муж, ее любимый, отец ее детей, единственный мужчина в ее жизни?..
– Мне надоела твоя болтовня, – это было единственное, что она смогла выговорить, кусая губы, чтобы не разрыдаться. – Я пойду посижу в беседке.
Когда она поднялась, он неверным, но жестким движением ухватил ее за руку.
– Ну куда ты? Убегаешь? Сердишься, когда тебе правду говорят? Ты думаешь, что ты все еще совершенство? Нет, солнце мое, годы идут, а ты стареешь и дурнеешь. Ты поняла наконец или нет? Думаешь, если ты откажешься со мной спать из-за своей дурацкой гордости, меня это сколько-нибудь заденет?
Да, насчет идущих мимо лет – это верно. Но по поводу всего остального... Господи, его же не узнать. Похоже, настал момент, когда она ему стала не нужна. Он ее действительно отсекает – так, как говорил когда-то отец. После стольких лет жизни, после преданности и нежности, после всего хорошего, что у них было...
Она все-таки не сумела сдержаться и, глотая на ходу горючие соленые слезы, быстро ушла от него в глубь сада. Неужели мой муж превратился в надутого, самовлюбленного кретина, думала она. У него что, «ревущие сороковые»? Сложный мужской период? В любом случае по отношению ко мне он ведет себя просто ужасно, и меня не должны интересовать никакие подробности его жизни. Все, решено, я не участвую в его играх. Разберусь со всем дома. А сейчас самое главное – не потерять достоинства, не ввязываться в бесконечные разбирательства и выяснения отношений, а просто отдыхать. И, может быть, позволить себе потерять голову и тоже почувствовать себя просто женщиной – свободной, красивой, молодой...
Какой стыд, какое унижение, подумала она. Ей казалось, что своими оскорбительными словами Алексей освободил ее от всяких обязательств перед ним, от всех понятий о долге и супружеской верности. Теперь мы – как все, как другие пары, как люди, тянущие лямку опостылевшего совместного существования, с горькой и какой-то самоуничижительной иронией внезапно подумала Юлия. Начинаем новую жизнь. И помоги нам бог, потому что лучше прежней она наверняка не будет...
Вернувшись в дом, Юлия обнаружила спящего крепким сном мужа. Она не стала будить его к ужину. Пусть спит до утра, ему полезно немножко поголодать. Да, наверное, Лешка и не смог бы явиться к столу – он ведь пьян как сапожник, подумала она с неприязнью.
Когда Юлия, не проглотив за ужином почти ни кусочка, возвратилась из ресторана, ее ждало утешение – вожделенный багаж. Чемоданы торжественно стояли посреди гостиной. Из спальни доносился мощный храп сваленного ромом мужа. Она разложила по ящикам белье, развесила в шкафы одежду, расставила обувь, проверила украшения, косметику и духи. Все было на месте. Значит, чемоданы действительно просто заблудились и никто на их имущество не покушался. Просто тут, на этом фешенебельном курорте, оказывается, большой кавардак...
Темнота упала на остров мгновенно. Юлии не хотелось спать, и она уселась на веранде подышать пряным южным воздухом. Достала из чемодана купленные в Париже хорошие сигареты, закурила... Это было приятное, давно забытое, с терпким привкусом некой недозволенности ощущение. Со вкусом табака у нее было крепко связано ощущение свободы и самостоятельности, воспоминание о протесте – детском, подростковом, но осознанном протесте. Против чего же она тогда выступала? Вспомнила! Против правильной жизни и мещанского счастья. Выходит, была права. Нет его, этого спокойного и правильного счастья. Ликвидировано как класс. Она, Юлия, теперь это точно знает.
Она составила план на завтра: с утра сравнить купание в море и в бассейне, потом проверить окрестности, потом до обеда найти фитнес-центр, узнать там, что, как и почем. Основная задача на все время отдыха – меньше лежать на пляже, больше ходить, плавать, принимать массаж, познакомиться, наконец, с талассотерапией и вообще со всем, что у них еще есть для поддержания красоты. Судя по солидной публике, не одна она собирается отыскать здесь скрытые резервы организма, былую легкость дыхания, свежесть ощущений – то есть вчерашнюю молодость. Да будет так!
Наутро, на третий день пребывания на островах, ее жизнь вернулась в более или менее нормальное русло: ласковое утреннее тропическое солнце, легкий соленый ветер с океана, купальник, защитный крем на лице и на белом теле, очки на носу – внешне все в порядке. Но в душе – непривычная пустота, давящая боль в сердце, а в голове – размытый план действий. Она еще не знала, что предпримет в действительности, но обида на мужа была настолько велика, что внутренний голос подсказывал ей: она готова на все, лишь бы смыть с себя унижение, вернуть ощущение собственной привлекательности и душевное равновесие.
С самого утра они провели два часа на солнышке, потом отправились плавать. В океане, как оказалось, плавать довольно неприятно: холодновато и волны большие. Алексей, как водится, заплыл очень далеко, а потом еле вернулся назад. Зря аборигены не предупреждают больших белых людей об опасностях! Или они нас боятся, думала Юлия, после всех наших приключений с чемоданами и связанных с этим скандалов? Да, у Алексея не забалуешь... Но все, что раньше вызвало бы у нее только снисходительно-добрую усмешку по адресу разбушевавшегося мужа, теперь вызывало неприятную оскомину, желание сделать вид, что она не имеет к этому человеку никакого отношения. Вот оно, поняла вдруг Юлия, вот то, что действительно изменилось. Прежде, что бы ни случилось, она смотрела на Алексея как на
