Вернувшись домой и приняв после самолета душ и переодевшись, глава семейства, нисколько не стесняясь жены, позвонил своей Светлане, назначил встречу и, повеселев, как молодой любовник, отправился на свидание. Это было уже хамством. Юлия поняла, что муж нарочно демонстрирует ей и свое пренебрежение всеми правилами приличия, и наплевательское отношение к ее чувствам. Но это было еще не самое плохое: по нескольким репликам Павла она поняла, что и сын прекрасно знает, куда поехал отец. Знает – и не удивляется... Нет, нельзя позволять так оскорблять себя! Нельзя позволять детям видеть, как унижают их мать. Но что, что она может сделать?!
Они остались с Павлом вдвоем. Стоял будний день, и Ксения была в школе.
Юлия обошла квартиру. Все было какое-то грязное, пыльное, замызганное – мебель, полы, шторы, обои. Странно, ведь Пашка отчитывался, что прямо перед их приездом была сделана уборка, приходила постоянная помощница по хозяйству. Юлия пошла на кухню, чтобы поставить чайник, взяла кувшин с фильтрованной водой и посмотрела на свет. Вода оказалась мутной. Заглянула в другой чайник, серебряный, который всегда стоял на кухне с кипяченой водой, – на его дне плавали какие-то хлопья. Она почувствовала тошноту и отвращение. Все в доме было странно чужим и грязным, даже посуда выглядела жирной на ощупь. Непонятное, почти звериное чутье указывало ей на следы пребывания чужого человека. На всей домашней обстановке лежала метка – присутствие чужака невольно сказывалось во всех мелочах любовно обустроенного ею за многие годы быта.
Она заглянула в холодильник. Там было пусто. Одиноко лежали на тарелке засохший кусок сыра и сморщенный соленый огурец. И как раз в этот момент раздался вопль Павла из соседней комнаты:
– Мам, а мы обедать будем? Умираю от голода...
– Имей совесть, это я после самолета должна тебя спросить, чем ты нас будешь кормить на обед. Хлеб в доме есть?
– Нет, кажется. Хочешь, за колбасой или за пельменями схожу?
– Ну бог с тобой, когда это мы питались покупными пельменями? Сейчас посмотрим, как наши стратегические запасы в морозилке поживают.
Юлия любила набивать морозилку так, что можно было не выходя из дома продержаться примерно месяц. С осени делала запасы замороженных ягод, мяса и рыбы. Так она поступила и в этом году, наготовила зелени, щавеля, свежих грибов. Это специально делалось на такой случай, как сегодня, когда не хочется, нет сил или некогда идти в магазин. Но увы! Корзины морозилки были пусты. Даже дежурной курицы не оказалось на месте. Все запасы таинственным образом исчезли, только в одном из отделений валялась мороженая скумбрия.
Она открыла кухонный шкаф. Банки из-под риса, гречки, манки, сахара были пусты, запасы лапши и разных видов макарон тоже испарились, словно их никогда и не было. Исчезли дорогие экзотические пряности, подобранные ею с большим тщанием. С полки на нее грустно смотрела лишь вскрытая пачка банальнейшего лаврового листа.
– Пашка, у тебя что, вся твоя группа две недели жила? Я тебе сто раз говорила – продуктов не жалко, но если потратил припасы, то будь другом, пополни. Запасы должны быть в доме всегда!
– Мама, не заводись, сейчас сгоняю и все куплю. Пиши список, давай деньги.
– Все ясно, у тебя и денег уже нет. Сейчас дам. Но мне все-таки интересно, как можно было съесть целый вагон провизии? И кто это у вас готовить взялся – даже макароны и пряности все съедены?
– Да нам Светка с папиной работы готовила, она у нас и жила. Мам, она такая классная – отлично танцует, вся такая стильная, клевая. Ну и вообще... Научила нас, как в клуб бесплатно проходить, – здорово, да?
Юлии показалось, что кто-то сжал ей сердце липкой и холодной рукой, она покачнулась и вынуждена была присесть на стул, чтобы не упасть. Он не понимает?! Действительно так наивен или... или ему все равно? Она попыталась взять себя в руки и очень тихо, очень медленно, чтобы не сорваться, не накричать, спросила:
– Скажи, ты действительно не понимаешь, что за человек жил в нашем доме в мое отсутствие? Если не понимаешь – надеюсь, что это так, – то я готова тебе объяснить. Она охотится за вашим отцом, Паша. Это женщина, которая метит на место твоей матери и успела уже проникнуть в дом. А кстати, ты ее давно знаешь?
– Мам, да ладно тебе. Вот не думал, что ты у нас такая ревнивая. Отец – он же ей самой по возрасту в отцы годится. Он ей и не нужен вовсе.
– Нет, но как вы могли ее без меня в дом пустить?
– Слушай, ну не воспринимай ты все так серьезно. Не будь занудой, мамуля. Ты же современная женщина!
Юлия молчала. Она не знала, что сказать, как объяснить, каким образом достучаться до Пашки. Сын, собственный сын не понимает ее боли, ее унижения, ее обиды! Господи, какой кошмар! Этого она не могла себе представить даже в самом страшном сне; уж в ком в ком, а в детях своих она всегда была уверена – в их любви, нежности, в том, что они всегда останутся на ее стороне... И что теперь?
– Мне показалось, что тогда, в Амбуазе, ты все понял, – сделала Юлия еще одну попытку. Она по- прежнему говорила очень тихо, но в голосе уже закипали слезы, и она изо всех сил старалась не показать их Павлу. – Мне подсунули на балу фотографии этой Светланы с твоим отцом. Она его любовница, и это факт, от которого уже никуда не деться. Ты же взрослый мужик, Паша, ты что, не понимаешь, что это значит? Она оскорбляет твою мать – в старину бы сказали, что она задевает честь твоей матери. Она дурит и тебя, и твоего отца, обводит вас обоих вокруг пальца. Она нигде никогда ничему не училась, курсы секретарей – все ее образование. Но дело, разумеется, не в этом. Дело в том, что она изо всех сил пытается пробиться в приличное общество, получить деньги и связи. И, скорее всего, твой отец нужен ей именно для этих целей. Господи, Павел, ну почему я, твоя мать, должна объяснять тебе такие очевидные вещи?! Давай закончим этот разговор раз и навсегда: эта Светлана – хитрая и пронырливая дрянь, и я не хочу не только видеть ее в своем доме, но и слышать о ней. Понятно?
– Мамуль, ну что ты так развоевалась? Классная девчонка, умная, красивая, и отнестись к ней, по- моему, надо сочувственно. Она одна в Москве, ни родственников, ни связей. Сама всего добилась...
– Чего, чего она добилась? – Голос у Юлии наконец сорвался в крик, и она схватилась за горло, которое, казалось ей, затянули шершавой тонкой удавкой. – Почетного звания любовницы шефа?! Единственное ее достижение – ее одаренность в постели, Паша. Все. Больше никаких достижений у таких, как она, нет и не будет.
– Мам, фу, какая ты вульгарная. Ты что-то не то говоришь. Я лучше пойду в магазин. Где список-то?.. Ничего себе, я столько не донесу!
– Донесешь! Как миленький! Сумел уничтожить – возмести! Ты мужик или нет?
Дверь хлопнула, и Юлия осталась сидеть на стуле как пригвожденная. Она кляла себя за несдержанность, за то, что наговорила много лишнего, – ну что, например, она привязалась к Светкиному образованию? Что, лучше было бы, честнее, что ли, если бы Алексей влюбился в кандидата наук? Но в то же время понимала, что она не могла, не имела права не отреагировать на поведение детей. Они должны понимать, что совершают предательство. Должны!
Хорошенькое дело. Из всех углов ее дома выползает эта нечисть. Ничего себе, отдохнули. Пашка – наивный зеленый дурачок, эта девица может и его соблазнить и привязать к себе, может стравить его с отцом... Ну и каша заварилась!
Юлия вновь начала обход дома. Заглянула в ванную комнату. Шампуни на месте, только сильно поубавились. Ксюше столько было не истребить, даже если бы она пускала мыльные пузыри с утра до вечера... В гостиной – кресло стоит на новом месте, все видеокассеты и диски в беспорядке. В Пашкиной комнате все перевернуто. Нет, здесь холостяцкий мальчишеский завал, здесь ее духом и не пахнет. А вот у нашей кисочки-Ксенечки – новости. Новые картинки, новые журнальчики, новая косметика, новые тряпки. Да, похоже, старшая подруга здесь побывала... Что касается спальни старших Земцовых, то она, к счастью, была закрыта, так что здесь все на месте.
Юлия поднялась в зимний сад, в свое любимое детище. И здесь – запустение. Растения поникли. Азалия сбросила цветы и листья, стоит оголенная, словно рядовое деревце в московском сквере. Большое лимонное дерево наклонилось, и его ствол без подпорок грозит рухнуть, перевернув огромный горшок с землей. А ее гордость – кофейное дерево, которое было таким пышным, высотой более двух метров, – тоже почти голое,
