красными крышами.
Внутренняя планировка здания тоже была нетрадиционной. Спальни были сделаны как обычно, а вот в гостиной не было потолка. Вернее, потолок был, но им служил островерхий купол высотой четырнадцать метров, что создавало впечатление невероятного простора и обилия воздуха. И все же гостиная получилась не помпезной, а уютной и милой, пригодной и для повседневной жизни владельцев, и для приема гостей.
Подъезжая, Юлия заметила, что снег вокруг дома расчищен совсем недавно – видно, что дворник уже хорошо поработал с утра. Она открыла ворота для въезда, нажала кнопку автоматической гаражной двери, заехала и аккуратно поставила машину в пустой гараж, который строился с расчетом на четыре машины. В доме никто не шелохнулся.
Юлия постучала в дверь спальни матери:
– Мамуль, можно к тебе? Ты меня слышишь? Это я приехала!
– Вернулась! Слава богу! Боялась, что умру тут одна, без вас. Так вас и не увижу напоследок. – И она горько зарыдала.
– Да что случилось? В чем дело? Ты что, плохо себя чувствуешь? – спрашивала Юлия, начиная уже всерьез беспокоиться. Однако в этот момент в комнате матери появилась тетка и заговорила с тем же эмоциональным напором, что и ее сестра:
– Ой, Юлечка, какой ужас, какой ужас, мы такие несчастные!
– Да что же стряслось, в конце-то концов! Говорите по очереди. Тетя Полина, давай ты, а то я ничего не могу понять. Мама, да не плачь ты, давление повысится – вот это действительно несчастье будет.
– Какое это может теперь иметь значение?! – зарыдала Мария Михайловна еще безутешнее.
Юлия почувствовала, что еще немного – и ее терпение лопнет. Она хорошо знала склонность своей матери преувеличивать и драматизировать все происходящее в семье, но все-таки обычно ей удавалось быстрее достучаться до ее здравого смысла.
– Все, – устало проговорила она. – Если вы обе немедленно не прекратите свои причитания и не расскажете все по порядку, я сейчас же уезжаю обратно. У меня полно дел в городе. Мама, вставай, приводи себя в порядок, а я пойду приготовлю завтрак. Жду вас внизу.
В результате зареванные мать с теткой все-таки рассказали ей историю, которая произошла с ними три дня назад. Юлина мать, Мария Михайловна, страдала от боли в суставах, поэтому давно уже пользовалась палочкой и далеко от дома не уходила. После смерти мужа она жила вместе с сестрой, поделив с той семейные обязанности, как ей казалось, поровну. Младшая, Полина Михайловна, ходила в магазин, на рынок, в сберкассу – словом, осуществляла «внешние связи» маленькой семьи. Мать же Юлии считалась у них распорядительницей всего и вся, так сказать, «мозговым трестом»: раньше она работала в Госбанке, и в семье считалось, что именно она знает, как устроена жизнь. Смолоду она заведовала разными отделами и до сих пор не избавилась от командирских замашек.
И вот на днях младшая сестра, как обычно, отправилась в деревню за хлебом, а старшая – прогуляться по дорожке около дома. Мария Михайловна поговорила «за жизнь» с дворником, посудачила с проходящей мимо соседкой (в соседних домах были семьи, которые тоже жили здесь постоянно), вышла на дорогу и тихо брела, поскрипывая палочкой, радуясь солнышку, морозцу, ясному небу, чистоте снега и тишине... Морозец пощипывал ей щеки. Вскоре она повернула обратно, прибавила шагу, и тут за ее спиной резко затормозила машина. Из машины вышла женщина и обратилась к ней по имени-отчеству:
– Марья Михайловна, доброе утро! Вы меня не помните? – Тетка была круглолицая, румяная, одета очень просто. – Я из вашего районного муниципального управления социальной защиты, из собеса то есть. Мы проверяем, какую сумму пенсии вам выдали последний раз. У нас были начислены надбавки, и мы контролируем работу почтальонов, разносящих пенсии. Так вам как выдали? Как раньше или с надбавками?
– А как вы меня нашли? – спросила первым делом осторожная Марья Михайловна.
– Так вы же оставили адрес у нас в управлении на всякий случай, вот мы и решили проверить. Это от Москвы недалеко, и у нас многие пенсионеры вот так же разъехались, по дачам... Мы как раз и хотим проверить такие случаи удаленного проживания.
– Честно говоря, – успокоившись, проговорила Юлина мать, – я и не помню, сколько мне приносили.
– Ну так давайте вместе проверим. У вас деньги где?
– Дома лежат, вместе с паспортом. Давайте зайдем к нам, посмотрим.
Из машины вышла еще одна женщина, и втроем они вошли в дом. Мать усадила теток пить чай, достала мед, варенье, они славно поговорили о прошлых временах, когда все было лучше, вода мокрее, трава зеленее, а советские люди – все поголовно честные и добрые... Полина Михайловна, вернувшись с хлебом, встретила гостей уже на пороге, когда они уходили – сильно торопясь, как ей показалось.
В результате этого визита из дома вынесли все наличные деньги – пенсии, которые Мария Михайловна пересчитывала по требованию визитеров, оставленные Юлией средства на жизнь, лежавшие в ящике письменного стола, небольшую сумму в валюте из комода в Ксюшиной комнате. Украли красивые фарфоровые безделушки из прихожей, очаровательные дорогие мелочи из ванной комнаты, куда тетки ходили мыть руки. Но самой крупной пропажей бабушки считали новый фирменный утюг, стоявший на полке в роскошной ванной на втором этаже. Как воровки умудрились там-то побывать, Марья Михайловна не могла себе даже представить.
Пропажи обнаружили только на следующее утро, когда Полина собралась идти за молоком, а до этого Марья Михайловна восхищалась, как все-таки хорошо в ее Центральном административном округе поставлено пенсионное обеспечение, какие замечательные люди работают в МУСЗ – вот приехали в такую даль, не пожалели времени и бензина... Рассказав все это, Марья Михайловна опять заплакала и схватилась за сердце. Ей было уже за семьдесят, и она никогда не отличалась крепким здоровьем.
– Ну вот что, дорогие мои, – выслушав всю эту душераздирающую историю, сказала Юлия. – Вы остались живы. Это уже хорошо. Живите дальше, радуйтесь, забудьте обо всем плохом. Подлых людей много развелось, и горевать из-за них – просто непозволительная роскошь.
– Да, вот именно, кругом подлость! – подхватила мать. – И все из-за ваших новых порядков. При коммунистах такого бы не было.
– При коммунистах, мама, ты бы сейчас не сидела в отдельной вилле с камином и видом на лес, а радовалась бы своей квартире-развалюхе да мизерной пенсии, вот и все. А вообще-то во всем этом есть и доля вашей вины. Ну как ты могла пустить их в дом? Ты же разумный человек!
– Да они такие приличные, Юлечка, на машине и все про меня знают. У меня даже мысли не возникло, что это жулики. Ты можешь не говорить Алексею об этом случае?
– Конечно, мам. Да ему и не до этого. У него своих случаев полно. Послушайте, а их никто не мог подослать, чтобы напугать вас, например? Они не угрожали вам?
– Вот! – с полуоборота завелась опять старуха. – Я так и думала. С тех пор как вы с Алексеем – «новые русские», я просто не знаю покоя. Я вообще боюсь, что нас с Полиной могут взять в заложники, потребовать выкуп, а вы не сможете заплатить! Или не захотите!
– Господи, мама, какие глупости ты говоришь! Ты виновата сама, пустила в дом воровок, жулье, сама им открыла дверь. Ты хоть это понимаешь?
– Я могу возместить вам ущерб. Если ты потрудишься продать мою китайскую вазу, то получишь деньги на десять таких утюгов, – с надменным достоинством произнесла Мария Михайловна.
Юлия вздохнула. Нет, мать решительно ничего не хотела понимать в сегодняшней жизни. Ее старую китайскую вазу не возьмет ни один комиссионный – если они вообще в Москве еще остались. Однако спорить и объяснять ей это было бесполезно, поэтому дочь просто аккуратно перевела разговор на другую тему.
Мать успокоилась и заметно повеселела, только когда Юлия вынула из кошелька и оставила им с теткой всю свою наличность взамен украденной. Она даже не спросила дочь про поездку, про внуков, про самочувствие... Старческий эгоизм – жуткое дело. Она же была когда-то умным, интеллигентным и интересным человеком; отец, в конце концов, любил ее и уважал именно за широту ума и души. Неужели к старости интерес к миру сужается до интереса к наличным деньгам? Если это так, то, пожалуй, Юлия теперь нужна ей не как дочь, а только как источник финансирования... В результате вся поездка стала для нее
