Европу не силой убеждения, а мечом императора. Как только христианство окрепло, иудаизм был объявлен еретической сектой и его распространение запретили под страхом смерти. Остальные верования безжалостно преследовались и были вскоре уничтожены. Началось победное шествие христианства по Европе. Перед саксами, франками и другими племенами ставился выбор: крещение или смерть! Тем не менее, многие предпочли умереть. 'Cuius regio eius religio'[1] — принцип, который определял вероисповедание побежденных в религиозных войнах, разрывавших Европу в средние века. После Реформации тем же принципом руководствовались христиане в распространении своей веры по всей земле. Проповедники Евангелия шли по дороге, проложенной быстрым и свирепым мечом Константина. Даже широкая миссионерская деятельность в Азии и Африке стала возможной только благодаря тому, что западные державы силой оружия поработили туземные народы.
Сегодня 'золотой век' христианства закончился. Меч Константина попал в другие руки. Его перехватил СССР, коммунистический Китай, миллионы язычников-африканцев, сотни миллионов мусульман, буддистов, индуистов. Христианство уже больше не является решающей силой. Теперь ход мировой истории определяется взаимодействием различных нехристианских цивилизаций.
На изменение соотношения сил на мировой арене чутко откликнулась церковь, особенно римская. Лозунг 'Крещение или смерть!' исчез навсегда. Зато более молодые религии, завладев мечом Константина, стали орудовать им не менее умело, чем это делали раньше христиане. Теперь настала очередь более многочисленных преследовать, притеснять, искоренять огнем и мечом.
Именно новое распределение религиозных сил и является причиной появления экуменизма. Это подтверждает провозглашенный недавно Ватиканом принцип свободы совести. В связи с этим вспоминается притча о мельницах Всевышнего, которые мелют медленно, но очень тонко. Парадоксально, что свобода совести существовала в Римской империи в начале правления Константина Великого. В сущности, церковь подтвердила эдикт о терпимости, изданный самим Константином. Но это было до того, как он сам принял христианство. Когда же христианство стало государственной религией империи, терпимость отменили за ненадобностью. Наступила мрачная эпоха инквизиции с ее избиением инакомыслящих, сожжением книг и людей. Но теперь все изменилось. После шестнадцати веков тоталитарного правления церковь готова принять идеалы, которые уже были известны человечеству во времена языческих Греции и Рима. Что уж говорить об иудаизме или Просвещении!
Почему же церковь изменилась? Только потому, что христианство больше не правит миром. Когда церковники говорят о свободе религии, они прежде всего имеют в виду право христиан придерживаться своей веры в коммунистических странах. Когда они провозглашают свободу совести, то подразумевают право церкви на распространение христианства в Азии и Африке среди мусульман, буддистов, индуистов и последователей различных племенных культов. Церковь выступает за терпимость, потому что вступила в постхристианскую эру и старая политика нетерпимости себя изжила. В нашу эпоху нетерпимость может обернуться против самих христиан, поскольку она оправдает агрессивность нехристианских сил, бумерангом ударит по головам сотен миллионов христиан во всем мире. Поэтому экуменизм, официальное дружелюбие к другим религиям и философиям стали практической политикой церкви.
Как же евреи должны относиться к христианству в постхристианскую эру? Прежде всего мы обязаны убедиться, что сейчас действительно наступил закат христианства. Мы должны понять значение этой революционной перемены. Теперь церковь может рассчитывать только на методы убеждения. Все реверансы церкви в сторону евреев и иудаизма следует понимать в свете этих внешних изменений. Сказанное относится и к постановлению Ватиканского Собора о снятии вины с евреев за кровь Иисуса. Церковь была вынуждена его принять, учитывая расстановку сил на мировой арене. Конечно, немало христиан испытывают стыд за страшные преступления, совершенные церковью против еврейского народа. Тем не менее, на Соборе велись серьезные споры по поводу окончательной формулировки. Уже только поэтому ясно, что одно чувство стыда никогда бы не привело к принятию даже такого чрезвычайно сдержанного и дипломатичного заявления.
Понимание ситуации поможет тем евреям, которые находятся в контакте с церковными властями. Часто они выступают от имени всего еврейского народа, хотя их никто на это не упол-номачивал. Пусть же по крайней мере они держатся смело и уверенно, со всем достоинством, которое заслужили евреи шестнадцативековым мученичеством. Первый раз с начала четвертого века евреи могут говорить с христианами, не опасаясь за свои жизни. Пусть же на самом деле это будет свободная дискуссия!
Открытый спор предполагает, что его масштаб не будет ограничен провинциальными рамками христианско-еврейского сосуществования в США. Его значение не должно раздуваться ради дешевых политических соображений. Это вселенский диалог, достойный мессианской истории Израиля. В нем наше поколение должно представлять и всех предков, которые страдали в христианских странах, всех тех, кто не появился на свет, так как их отцы и матери погибли в кровавых погромах. Мы должны предстать перед христианами как дети вечного народа, рассматривая историческое развитие 'sub specie aeternitatis'[2].
Никогда я еще так остро не чувствовал, что мы в самом деле вечный народ, как в эти дни, когда можно охватить взглядом все века христианской истории. Мы пережили христианство, мы одни знаем, что это значило. Наш долг — правильно оценить значение эпохи, исходя только из нашего опыта. С еврейской точки зрения, итог христианской эры — духовное банкротство. После девятнадцати веков безраздельного христианского правления хладнокровное убийство шести миллионов евреев и среди них полутора миллионов детей в самом сердце Европы, поддержанное преступным молчанием почти всей христианской церкви, включая непогрешимого святого отца в Риме, — это ли не кульминация страшного спектакля! Первый акт затянувшейся драмы европейского еврейства, сыгранной в четвертом веке, прямым путем ведет к Катастрофе двадцатого века. Говорят однако, что нацисты не христиане. Но ведь они — дети христиан. Они — продукт почти двухтысячелетней христианской эры. Они естественно впитали дух нетерпимости, ненависти, зависти и презрения по отношению к евреям, царивший в Европе со времен Константина Великого. Без этого дьявольские планы нацистов не только не могли быть осуществлены, но даже задуманы.
То, что началось шестнадцать веков назад, получило логическое завершение в концентрационных лагерях и в крематориях. Только наш опыт, опыт вечного народа, показывает полный крах христианской цивилизации и религии. Понимание этого и должно определять наше отношение к современному христианству и различным проблемам, возникающим в ходе свободной дискуссии между двумя религиями.
Эдикт Ватиканского Собора торжественно объявил всему миру, что евреи более не проклятый Богом народ и на них не лежит коллективная ответственность за смерть Христа. Неужели, по мнению церкви, мы до сих пор живем в средних веках? Ведь это не кто иной, а христиане веками преследовали евреев, а теперь они снисходят до того, чтобы сообщить миру о нашей возможной невиновности! За этим полупризнанием стоит варварское представление о том, что страдание является доказательством вины. Так, христианские теологи веками серьезно утверждали: утрата евреями родины и всеобщее к ним презрение убеждают, что они действительно проклятый Богом народ, наказанный за предательство Иисуса. Еще в 1947 году это можно было прочесть в учебниках по истории, предназначенных для студентов христианских университетов.
Если какому-нибудь христианину и приходило в голову, что это 'доказательство' не слишком убедительно, поскольку не Бог, а люди причиняли евреям зло, он легко мог успокоить свою совесть, применив логику отца Иоанна Хрисостома. Этот ученый утверждал, что все-таки евреев наказывает Бог. Ведь если бы не воля Всевышнего, разве человек мог причинить евреям столько страданий?! Пользуясь той же логикой, инквизиторы бросали подозреваемых в колдовстве в костер или в реку. Если те сгорали или тонули — значит виновны.
Папский эдикт о евреях показывает, как глубоко укоренилась логика Хрисостома в психологии христиан. Но и снятие вины с евреев за смерть Христа — уже прогресс. Правда, нехристианин не обязательно придет в восторг от этого достижения. Он может предпочесть логике христиан учение язычника Сокра-та, который утверждал, что лучше страдать, чем причинять страдания, благороднее самому быть мучеником, чем мучить других. Последователи Сократа склонны считать, что скорее притеснители прокляты Богом, чем притесняемые. В этом вопросе евреи куда ближе к языческой традиции Сократа, чем к христианству. Много столетий назад еврейские мудрецы так толковали слова Коэлета (Екклесиаста) 'Бог с
