счастливого стечения обстоятельств. Н. Н. Муравьев-Карский писал: «Мальцова многие обвиняют в том, что он не погиб вместе с Грибоедовым. Не знаю, справедливо ли это обвинение. Мальцов был гражданский, а не военный чиновник и не вооруженный, секретарь посольства, а не конвойный. Целью посольства были не военные действия, где бы его обязанность была умереть при начальнике. На них напали врасплох, резали безоружных, и я не вижу, почему Мальцов не прав в том, что он нашел средство спасти себя и, может быть, еще с надеждою прислать помощи осажденному посольскому дому». Однако разговоры в свете по поводу чудесного спасения Мальцева в Тегеране не утихали. Не многие рассуждали, как умудренный жизнью знаменитый мореплаватель и путешественник.
Рассеянию недоброжелательных слухов и предубеждений в обществе в немалой степени способствовал собственный рассказ Мальцева об обстоятельствах своего спасения, изложенный в донесении своему непосредственному начальнику К. В. Нессельроде. Вот что он писал: «Я обязан чудесным спасением своим как необыкновенному счастию, так и тому, что не потерялся среди ужасов, происходивших перед глазами моими. Я жил рядом с табризским мехмендарем нашим Назар-Али-Ханом Авшарским, на самом первом дворе. Кроме меня русских там не было… Когда народ, с криком, волною хлынул мимо окон моих, я не знал, что думать, хотел броситься к посланнику и не успел дойти до дверей, как уже весь двор и крыши усыпаны были свирепствующей чернью… Не прошло пяти минут, как уже резали кинжалами перед глазами моими курьера нашего Хаджатура. Между тем народ бросился на второй и третий двор: там завязалась драка, началась перестрелка. Увидев, что некоторые из персиян неохотно совались вперед, я дал одному феррашу моему 200 червонцев и приказал ему раздать оные благонадежным людям, ему известным, собрать их к дверям моим и говорить народу, что здесь квартира людей Назар-Али-Хана. Я сидел, таким образом, более трех часов в ежеминутном ожидании жестокой смерти; видел, как сарбазы и ферраши шахские спокойно прогуливались среди неистовой черни и грабили находившиеся в нижних комнатах мои вещи. Неоднократно народ бросался к дверям, но, к счастию, был удерживаем подкупленными мной людьми, которые защищали меня именем Назар-Али-Хана. Потом, когда уже начало утихать неистовство, пришел серхенг и приставил караул к дверям моим. Ночью повел он меня во дворец, переодетого сарбазом».
В литературе и публицистике, однако, вплоть до нашего времени выдвигались различные гипотезы и предположения по поводу «загадочных» обстоятельств спасения Мальцева. Начало новой вспышке расследований во многом было положено романом Юрия Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара», в одиннадцатой главе которого поведение Мальцева в тегеранской истории изображено в весьма неприглядном виде. В середине 50-х годов ивановский писатель Виктор Полторацкий, автор очерков «Гнездо Хрустального Гуся», ссылаясь на разговор с Юрием Тыняновым, выдвигает еще более невероятную версию спасения Мальцева, обвинив его в связях с английскими резидентами в Персии. Мальцев, пишет он, «был желчный, хитрый, завистливый человек. В Персии Грибоедов проводил решительную политику, твердо отстаивая интересы России. Мальцев же вел двойную игру. Он близко сошелся с агентами Ост-Индской компании, которые стремились подчинить Персию неограниченному влиянию англичан. В этом им мешал Грибоедов». По версии автора, Мальцев уцелел, спрятавшись у своих английских друзей. Вернувшись в Россию, он будто бы в докладе царю стремился обвинить во всем самого Грибоедова, указывая на вспыльчивый характер посла, на резкость, которая якобы раздражала и оскорбляла персов. За это персидский шах пожаловал Мальцева золотым орденом Льва и Солнца и правом беспошлинной торговли хрустальными изделиями в Персии.
Многие обвинения и домыслы по поводу обстоятельств спасения И. С. Мальцева очень убедительно развенчивает историк С. В. Шостакович. Он обращает внимание на то, что рассказ Мальцева о своем спасении подтверждается многими источниками. Согласно им, Грибоедов, извещенный о грозящей опасности, наотрез отказался собрать своих чиновников и русских, проживающих в миссии, и покинуть ее. Таким образом, пишет он, отсутствие Мальцева при Грибоедове во время разгрома миссии, которое обычно рассматривалось как основной аргумент против достоверности сообщения Мальцева о своем спасении, отнюдь не бросает тень на грибоедовского секретаря, если учесть, что и другие члены посольства в роковую минуту оказались тоже не вместе с посланником. Шостакович отвергает также и версию Полторацкого о том, что Мальцев спрятался у англичан. Собственный рассказ Мальцева, считает он, довольно убедительно раскрывает обстоятельства, благодаря которым он избежал гибели. Автор, правда, считает этот рассказ и свидетельством трусости И. С. Мальцева. В этом, по его мнению, убеждает и все поведение дипломата после разгрома миссии, когда он свыше трех недель провел в цитадели Тегерана, во дворце шаха, и когда ради своего спасения стал на путь лицемерия. Отвечая на хитрость персиян хитростью, он, по собственному признанию, уверял шаха и визирей, что он, Мальцев, полностью убежден в невиновности персидского правительства и шаха в совершенном злодеянии.
Все поведение Мальцева во время тегеранских событий свидетельствует, однако, скорее не о трусости, а о чрезвычайной изворотливости, хитрости и немалом хладнокровии. Трусость, страх парализуют человека, лишают его возможности действовать. Мальцев же в отчаянной ситуации не только не растерялся, но сумел использовать все немногие, отпущенные ему шансы на спасение, а позднее проявил недюжинный ум и сообразительность и противопоставил коварству шахского двора свою расчетливую дипломатию, которая спасла его.
Столь же голословно и обвинение Мальцева в «двойной игре», в сношениях с английскими резидентами Ост-Индской компании. Наоборот, опубликованные донесения Мальцева указывают на то, что он обращал внимание русского правительства на антирусские акции английских агентов в Иране. Никогда не писал никакого доклада Мальцев и царю, не чернил Грибоедова и ни в чем не обвинял его в своих реляциях правительству. Секретарь миссии в своих донесениях обвинял иранское правительство и самого шаха. Более того, существуют свидетельства, что немалая резкость, запальчивость и горячность, видимо по молодости, в выражениях И. С. Мальцева в адрес шахских придворных сыграли свою роль в обострении отношений русского посольства с шахским двором.
Так, исследователь Г. Алаверьянц приводит рассказ из книги армянского историка Шермазаняна «Материалы для национальной истории» об одном из эпизодов, непосредственно предшествующем убийству Грибоедова. Эпизод этот связан с событиями, развернувшимися вокруг шахского придворного Якуба – армянина по происхождению, попросившего убежища в русском посольстве, – главного виновника трагического нападения на миссию. «Грибоедов, сообщает источник, два раза посылал за имуществом Якуба, но оказалось, что печати были сломаны, документы и половина вещей выкрадены. Это вызвало резкие пререкания между придворной администрацией и первым секретарем посольства Мальцевым, который при этом не стеснялся в выражениях, обвиняя высшие придворные чины в насилии и воровстве».
Таким образом, утверждение о том, что Мальцев в своих донесениях русским властям чернил и обвинял Грибоедова, не соответствует известным на сегодняшний день фактам. К тому же орден Льва и Солнца был дан шахом Мальцеву не после тегеранского разгрома, а ранее, вместе с награждением самого Грибоедова и других сотрудников миссии. Что касается хрустальных изделий заводов Мальцева, то они ввозились в Иран и облагались пошлиной в 5 %, как и все русские товары, в полном соответствии со статьями Туркманчайского договора.
Не подтверждается исследователями и мнение о натянутых отношениях Грибоедова с Мальцевым, о том, что последний был навязан Грибоедову канцлером Нессельроде. В письмах Грибоедова не улавливается какое-либо нерасположение посланника к Мальцеву. Напротив, доброе его отношение к своему секретарю подчеркивается лестными словами дипломата в письме к Булгарину, в котором Грибоедов называет Мальцева «товарищ моей политической ссылки». Более того, на бракосочетании Грибоедова с Ниной Александровной Чавчавадзе в качестве свидетеля со стороны Грибоедова присутствовал И. С. Мальцев, о чем сохранилась запись в книгах Сионского собора.
Можно утверждать, что на дипломатической карьере Мальцева тегеранская история не сказалась отрицательно. Так, 9 мая 1829 года высочайшим указом «во внимание к примерному усердию и благоразумию, оказанным во время возмущения в Тегеране», он был награжден орденом Св. Владимира II степени; 10 ноября 1830 года еще одним высочайшим указом «во внимание к благоразумию, оказанному как после убийства статского советника Грибоедова во время возмущения в Тегеране, так и при отправлении должности генерального консула, всемилостивейше пожалован, по засвидетельствованию генерал- фельдмаршала графа Паскевича Эриванского, кавалером ордена Св. Анны II степени». Канцлер К. В. Нессельроде ценил его. В письме к наместнику на Кавказе князю И. Ф. Паскевичу он писал о Мальцеве: «Это
