установив попутно и период обращения спутника вокруг Сатурна.
И все же эти остроумные ходы Гука и Гюйгенса по отражению потенциальных притязаний на их открытия ничем их участь не облегчили. Из введенных в обиход научных терминов стали известными лишь закон Гука и принцип Гюйгенса, когда их 'экслибрисы' могли бы сопроводить еще целый ряд действующих в природе законов и принципов. Мало кто знает, что Гук изобрел в свое время проекционный фонарь, шаровидный шарнир, сконструировал для измерения влажности и давления окружающего воздуха гигрометр и барометр, сделал водолазный колокол. Благодаря ему мы ежедневно пользуемся наручными часами, поскольку именно он нашел замену часовому маятнику, разработав хронометр с балансовым регулятором. А без Гюйгенса мы бы до сих пор не имели представления об окуляре и диафрагме, которые широко используются сегодня в видеотехнике, позволяя заполнять семейные альбомы любительскими снимками и регистрировать космические явления вселенского масштаба. Так что измерить 'температуру' температурных исследований не так-то просто: Гук, Гюйгенс или Цельсий и Торричелли? Впрочем, решить, кто изо всех них более других 'болел' этой важной научной проблемой, нельзя, не познакомившись с приключениями стеклянной трубочки со ртутью.
Имя итальянца Эванджелиста Торричелли, ученика и преемника в должности профессора математики и физики великого Галилео Галилея, занесено во все учебники и справочные издания мира как имя изобретателя барометра. Именно ему приписано авторство знаменитого эксперимента с запаянной с одного конца 11-образной тонкой стеклянной трубкой (длина трубки превышала 760 миллиметров), предварительно залитой ртутью.
Благодаря этому опыту были открыты атмосферное давление и торричеллиева пустота, иначе выражаясь, вакуум. Вот почему про плохо соображающих людей говорят 'у него в голове торричеллиева пустота', и откуда берет начало это расхожее выражение?
Во все анналы истории науки вошло утверждение, что никто иной, как Торричелли, придумал простой до гениальности способ измерения атмосферного давления, который используется по сегодняшний день, а также вывел в 1641 году замечательную формулу, позволяющую определять скорость жидкости, вытекающей из любого отверстия любого сосуда. Эта формула освящена, как и пустота, его же именем. Ну, чем не достославный человек?
Однако, как и в случае с Кардано, не следует спешить с похвалами в его адрес. Формула Торричелли, оказывается, не оправдывает своего названия в полной мере. Тогда возникает резонный вопрос: откуда она взялась и каково ее истинное происхождение?
Возвратимся к сути эксперимента. Нет сомнений в том, что идея его постановки на самом деле принадлежала самому Торричелли. Он эту идею вынашивал в течение многих лет. Однако средств для ее практической проверки и устройства дорогостоящего по тем временам физического опыта у него оказалось слишком мало. Да и усилий не хватало.
Что было делать? Вероятно, обратиться к кому-нибудь за помощью. Так Торричелли и поступил. Он попросил оказать ему такую помощь Винченцо Вивиани, ученого из аристократической среды, известного не только своей одержимостью ко всякого рода экспериментам, но и способностью спускать ради нее большие деньги. В постановку опыта Торричелли он вложил почти все свое состояние. Мало того, был в нем главным действующим лицом. Фактически Вивиани, а не Торричелли наглядно продемонстрировал, поигрывая стеклянной трубочкой со ртутью, существование атмосферного давления.
Заслуга же Торричелли состояла в его теоретических прогнозах и толковом обосновании результатов проведенного Вивиани эксперимента с выходом на 'торричеллиеву пустоту'. Тем не менее этого оказалось достаточно, чтобы обессмертить свое имя на века. Но если оставшегося в тени своей формулы Тарталью стоило пожалеть, то за Вивиани стоит, наверное, только порадоваться. Ведь возьми Торричелли его добровольно в соавторы открытия, то не исключено, что, стукая каждого дурака по лбу, люди бы с насмешкой произносили 'Эх, вивианиева пустота!' Подумайте сами, пришлось ли бы это по душе утонченному аристократическому отпрыску?
'Дорожка фон Кармана' или 'Авеню де Бенар'
На первый взгляд проблема научной терминологии и приоритетов вроде бы носит узкий характер и должна служить предметом специального исследования, но если сопрячь ее с конкретными людьми, задействованными в творческом процессе, она неизбежно попадает в круг общечеловеческих проблем. Вот несколько забавных притч из области аэродинамики.
Видный немецкий специалист Теодор фон Карман, первым подступивший к математическому моделированию турбулентности движения, разработал в 1910 году теорию так называемой вихревой дорожки, которая оказалась чрезвычайно важной для последующего бурного развития самолетостроения. Через двадцать лет он опять вернулся к этой проблеме и, преследуя уже чисто практические цели, занялся детальным изучением вопроса обтекания цилиндрического тела при движении в жидкости или газе. Возникающие при этом вихревые потоки и получили название 'вихревых дорожек Кармана'. Но автор сразу же был атакован возмущенными французскими специалистами. Оказалось, что аналогичные потоки обнаружил их соотечественник Анри Бенар еще за три года до фон Кармана. Жаркие споры за приоритет прекратило остроумное предложение немца. Фон Карман дал такой совет: 'Пусть то, что называют в США и Германии 'дорожкой фон Кармана', в Париже нарекут 'авеню де Бенар'.
Любопытно завершился спор между сторонниками русского механика Н.Е. Жуковского и немецкого математика М. Кутта по поводу их причастности к открытию нового закона возникновения подъемной силы. В названии теоремы решено было использовать имена обоих ученых. Трудности возникли только при выборе, какое имя употреблять первым, а какое вторым. Так как к согласию до сих пор не пришли, то закон имеет разное написание в зависимости от источников.
Вообще основоположники экспериментальной аэродинамики Николай Егорович Жуковский и учитель Т. фон Кармана Людвиг Прандтль не раз попадали в водоворот событий, связанных с распределением приоритетов. Подобные перипетии в истории науки обычно возникают, когда с зарождением новой научной дисциплины возрастало число претендентов на открытия ее фундаментальных законов. Пока еще не сложились оценочные каноны, пока еще никто не знал, что из совокупности накопленных экспериментальных результатов важно, а что нет, эти претенденты на роль первопроходцев, может и сделавшие что-то существенное в этой области, предпочитали хранить глубокое молчание в отношении своих достижений и выходили из стопора лишь тогда, когда новое направление в науке заявляло о себе во весь голос. Выявляется и такая интересная закономерность: чем выше значимость открытия для будущего науки, тем больше число возникающих 'побочных' ценных идей и количество оспаривающих приоритет на фундаментальные исследования. Не обходилось без казусов.
Если в борьбе за приоритет Жуковский, например, легко выходил победителем, то Прандтль вечно вляпывался в сомнительные истории. Однажды он попал в ситуацию, когда его на весь мир безапелляционно обвинили в научном воровстве. Предпосылки к этому обвинению были таковы. После того, как Жуковский в начале XX столетия развил теорию подъемной силы крыла 'бесконечного' размера, за нее тут же ухватился дальновидный английский инженер и математик Фредерик Ланчестер, до этого успешно конструировавший автомобили, а затем решивший переключиться на самолетостроение. В частности, он стал заниматься аэродинамическими расчетами и исследованиями условий полета. Самым значительным, чего добился здесь Ланчестер, был сделанный им на основе вихревой теории расчет подъемной силы крыла конечного размера. Свои воззрения на условия полета Ланчестер изложил в вышедших друг за другом с годовым интервалом книгах 'Аэродинамика' и 'Аэродонетика'. Поняв, что некоторые проблемы в одиночку ему не осилить, Ланчестер обращается за помощью к Прандтлю, поделившись с ним своими идеями и дальнейшими намерениями. Прандтля сильно заинтересовала проблема, над которой корпел трудолюбивый Ланчестер, и за время их дружески^ встреч он целиком вник в его работу, разузнав существенные подробности о ходе исследований.
