наркоша, а в США с наркотой строго… Предвкушаю день, когда снова буду в Танжере. Если надумаешь двинуть в Нью-Йорк — там и свидимся. Или в Европе. Судя по твоему рассказу, во Фриско — натуральный ад. Американский.
Ты разузнал о Брубеке [264] и проч., о новом телепатическом джазе? До этого месяца я и не представлял, как ужасно в Америке. Господи, жить здесь — наказание! (Нью-Йорк — само собой, не Америка.)
Алан [Ансен] рассказывает, что горничная застукала их с любовником, и в результате ему отказали от квартиры. Нет, Италия по-прежнему не для меня. Пиши мне по адресу: Италия, Венеция, филиал «Американ экспресс».
Любопытно узнать мнение Рексрота [265].
Суббота
У меня абстяг. Будь я в другом месте, снял бы ломку кодой или демеролом, но здесь я лимит анаболиков исчерпал.
Если вдруг встретишь кого-то, кто ищет затерянный город инков или их золото, а заодно готов вложить в дело тыщу-другую баксов — дай знать.
Люблю, Билл
ДЖЕКУ КЕРУАКУ
Танжер
7 декабря 1954 г.
Дорогой Джек!
Решил черкнуть тебе пару строчек, чтобы сообщить: я вновь на земле обетованной, где в изобилии достает джанка и мальчиков. Поездка выдалась жесткая, но всю дорогу от Гибралтара я чистым усилием воли заставил себя захрапеть, просыпаясь лишь время от времени заморить червячка. По пятнадцать- двадцать часов провожу в постели с Кики: воздаю должное сексу. Кики, мой сладкий мальчик, он просто клад. Такой милый, страстный и в то же время стопроцентный мужчина.
В городе по-прежнему все всем доступно, и никто не собирается ничего запрещать. Хо-хо! Я вернулся, опять живу у Голландца — бордель у него симпатичный, чистенький. Если б кто-то согласился жить со мной, сняли бы дом в туземном квартале — большой, с тремя спальнями и гостиной, за который берут всего двадцатку в месяц. Домик поменьше обойдется в десятку. Вот если б вы с Элом приехали ко мне, мы зажили бы втроем, платили бы семь баксов в месяц с носа, готовили бы сами… Устроили б себе рай за бесценок.
Я конкретно засел за бестселлер, роман о Танжере, за который меня примут в клуб «Автор месяца». Вот начало:
«Единственный местный в Интерзоне, кто мало того что сам никого не пялит, так еще и не доступный, это шофер Эндрю Кейфа; Кейф и не притворяется, будто любит его, просто использует, дабы отбрить всякого, с кем не хочет общаться, мол: «Прошлой ночью ты глаз положил на Арахнида. Больше ко мне не приходи». (В Зоне можешь и не синячить, но наутро все равно позабудешь, что делал ночью.)
Хуже, чем Арахнид, водителя в Зоне не сыщешь. Случилось ему переехать беременную женщину, которая спускалась с гор с корзиной угля на спине. Женщина родила прямо на мостовую окровавленное мертвое дитя. Набежала полиция и ну Арахнида допрашивать. Кейф сидел на поребрике, ковыряя палкой в луже крови, пока наконец легавые не закончили — обвинив во всем женщину» [266].
Как такое печатать в «Космополитене» или «Гуд хауски-пинг», не представляю. Что ты, Джек, это безнадега. Я не попсюк. В общем, копи деньги и приезжай, буду рад тебя видеть. Как твой «На дороге»? Как мой «Джанки»? Напиши поскорей.
С любовью, Билл
P.S. Эндрю Кейф, разумеется, списан с Пола Боулза.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Танжер
13 декабря 1954 г.
Дорогой Аллен!
Каждый раз мне хочется сказать столько, что письмо — единственный способ излить тебе душу. Но и в нем высказать всего не удается. Как не хватает тебя рядом.
Без пишущей машинки я как без рук, однако сумел-таки написать первую главу романа, в котором соберу все свои зарисовки и разрозненные заметки. Место действия — Танжер. Я, кстати, не говорил тебе, что это будет за книга? Она начинается со сделки по продаже «задержанной Минздравом Тьерра-дель- Фуего партии смазки, изготовленной из натуральных отходов китобойного промысла в Северной Атлантике». (Отходы китобойного промысла — то, что остается после разделки кита. От них на многие мили несет тухлой рыбой, и применения им не находят.)
Как видишь, работаю в полную силу своего таланта. И работу собираюсь довести до конца. Боюсь только, что печатать ее никто не станет, но это уже costumbre [267] .
Кстати, из Вашингтона вернули анкету, которую я отправлял в торговый флот — вернули с указанием на пунктик в своде правил приема на гражданскую службу и с формой для заполнения, типа: «Принимаете ли Вы или принимали ли Вы когда-либо наркотические препараты?» и тому подобная хрень. Тактично, однако. Будто по плечу похлопали. Заполненною форму надо отослать обратно в Вашингтон. Безнадега.
Местная аптека щедро снабдила меня кайфом: продали десять коробок, и Кики выдает мне ампулы по расписанию. Заебись. Ведь дело как обстоит: я увеличивал дозу, а интервалы, наоборот — сокращал; глюки пошли паранойные. Иду по улице. Мимо — стайка арабов, и один будто бы говорит: «Опаньки, Уильям Берроуз». И так — куда ни зайду, чудится, будто все на меня пялятся, обсирают, смеются. И в то же время я эти глюки переживаю. То есть понятно, что они — глюки, результат паранойи, наркотиков, кайфа, и потому мне не страшно. Они же не настоящие. Зато чувство — ничего себе, любопытное, когда видишь галлюцинацию и просекаешь, в чем суть.
Если есть хоть какая возможность опубликовать «Голый завтрак», то в нем должны быть кокаиновые заметки — они входят в раздел «Джанк» [268]. Не уверен, стоит ли опускать «Джанк» (помнишь ведь: я перенес в него кое-какой материал из «Гомосека»). Впрочем, ладно, суди сам. Я по уши зарылся в работу над новым романом плюс еще бросаю ширяться. К тому же законченной рукописи нет, ну да ее у по «Гомосеку» нет.
Зарисовка о Рузвельте смешная, не пытайся меня переубедить. Похоже, Рексрот в зарисовках — ни в зуб ногой. Дзен-буддизм не изучают, чтобы потом писать научные труды. Боже ж ты мой! Зарисовки, работы — абсолютно спонтанны, пишутся на основе содержимого головы. По сути они фрагментарны, в них нет логики. Всесторонними зарисовки не бывают. Создаются не по-научному.
Ну все, пока, надо мне за работу браться. Долгие письма изматывают. Пиши, не забывай.
Люблю, Билл
P.S. Пока я гостил дома, со мной случилось ужасное: я спал и ел от пуза. Ничего больше не делал и начал жиреть. Плоский живот — гордость моя и отрада — покрылся дюймовым слоем жирка, стал мягким и рыхлым. Как херово мне было. Ни энергии, ни жизни. В США я бы умер. Жить бы смог только в Нью-Йорке или во Фриско.
Теперь энергия во мне бурлит, я — пружина, и живот у меня снова как стиральная доска.
В США я задыхаюсь, особенно в пригородных зонах. Палм-Бич — сущий кошмар: ни трущоб, ни грязи, ни бедности. Господи, за что караешь ты людей жизнью там? Мужики умирают молодыми, бабы переживают супругов, жиреют за счет их страховок. Власти Штатов мужской пол никак не поддерживают: мужчина толстеет, лишается жизни по капле и мрет от духовного голода. Заметь, в других культурах (в исламской, к примеру) мужчины живут не меньше, а то и дольше баб. В Штатах наоборот — женщины буквально выживают мужчин.
Но я в Танжере, чему рад безмерно. Блаженствую. В голову закралась ужасная мысль: что если джанк
