снова рядом, снова со мной… И чувствую я себя сегодня ну просто великолепно. А что, чем черт не шутит – вдруг вот возьму и выздоровлю, от положительных-то эмоций?»
Он вернулся к себе в отель и не успел еще открыть дверь номера, как в кармане зазвенел сотовый.
– Леня? – как же стало тепло на душе от этого слова, произнесенного
– Обратно? – Он даже присел машинально в близлежащее кресло. Такая мысль вообще не приходила ему в голову. – Думаешь, это возможно?
– Если бы я знала! Но мне кажется, что это был бы идеальный выход. Ты разузнай там у своего отражения, – она сказала об этом так запросто, точно речь шла о приятеле или сослуживце, и засмеялась. – Хорошо, что меня никто не слышит. А то решили бы, что профессор Волжанская лишилась рассудка от переутомления.
– Ксю, когда я теперь смогу увидеть тебя?
– Тебе ведь сегодня в клинику больше ни за чем не надо? Тогда приезжай вечером ко мне. В восемь часов, хорошо? Нет, лучше в половине девятого, чтобы наверняка.
– Давно я не видел тебя таким сияющим! – констатировало отражение, глядевшее на Голубева из большого зеркала. – Правду у вас говорят – старая любовь не ржавеет…
– Ты мне лучше вот что скажи, – отмахнулся Леонид. – Ксюшина идея хоть как-то осуществима? Обратный обмен возможен?
– Увы… – Отражение горестно покачало головой. – Боюсь, что никак. Я много раз говорил тебе, что для такого действия необходимо согласие как самих людей, так и их отражений. Ну, мы-то с тобой, это ясно, «за» всеми руками и ногами. Насчет отражения Глеба я уже не уверен… А вот сам Серебряный уж точно не согласится ни на что подобное. Он что, похож на идиота?
– Да, ты прав… – вздохнул Леонид. – Ну что же, буду утешать себя тем, что даже если мне остался всего один год жизни, я все равно проведу его рядом с самой лучшей женщиной в мире.
Ему очень понравилось, что облик профессорской квартиры на Фрунзенской набережной почти не изменился. Та же добротная старая мебель, обои в том же стиле, те же оленьи рога в прихожей. Почти каждая вещь вызывала в нем воспоминания – и впервые за много лет они не причиняли ему боли.
– Вот так и живу, – говорила тем временем Ксюша, зажигая свет во всех комнатах. – После маминой смерти осталась тут одна. Сама не знаю, зачем мне такие хоромы? Убираться замучаешься. Иногда думаю продать квартиру и купить что-нибудь покомпактнее. Но жалко, так ко всему привыкла… Я ведь почти все оставила как прежде. Только родительскую спальню переделала, теперь у меня там комната для гостей. Постоянно кто-то приезжает на симпозиумы, семинары, конференции… Останавливаются у меня. Вот здесь у меня кабинет. Раньше он папиным кабинетом был… А до того, ты этого уже не застал, Санькиной комнатой. Санька последние годы отдельно жил, родители ему кооператив купили.
– Он ведь так и не женился, да? – Голубев рассматривал семейные фотографии в рамочках.
– Нет. Так любил детей, был педиатром от бога, а своих завести не успел… Хочешь чаю? Или кофе?
– Нет, спасибо… Ксю, а мы можем посидеть в твоей комнате? Как раньше?
И здесь все во многом осталось как прежде. Диван был другим, больше и современнее, но стоял он на том же месте. Так же, как и старинный платяной шкаф с зеркалом на двери, как письменный стол и книжные полки. Даже гитара висела на стене, и Голубев обрадовался:
– Твоя гитара… Та самая.
– Да, сохранилась еще со времен походной юности. – Ксения сдула с инструмента невидимую пыль.
– Я ее хорошо помню. Именно на ней ты играла, когда пела о двух птицах. А потом выгнала меня.
– Дура была, стыдно вспомнить, какая дура! – Она даже кулаки сжала от негодования. – Ты ведь не знаешь, Лень… А у меня был ребенок от тебя.
– Ребе… Но как же так? Почему я не?.. Почему ты ничего?..
Она замялась, и он испуганно переглянулся со своим отражением в дверце шкафа. Сейчас она скажет, что родила сына, и этот сын – Кирилл Рощин… Да нет, чушь собачья! Такое бывает только в индийских фильмах и латиноамериканских сериалах. Да и лет Кириллу намного больше…
– Да потому что кретинка! – с горечью выкрикнула вдруг Ксения. – Видно, слишком уж у нас с тобой все было хорошо, я и начала сама себе по глупости проблемы придумывать. Услышала красивую песню – и давай с ней носиться, точно дурень с писаной торбой! Ах, мы не даем друг другу развиваться, ах, я с тобой рядом ничего в жизни не добьюсь! Разыграла перед тобой сцену из греческой трагедии, ты уехал – а мне через несколько недель благая весть.
– И что же с ребенком? – тихо спросил он.
– Ну что – что? Аборт сделала… Только в больнице и поняла, что я натворила, – и тебя потеряла, и ребенка… Ты не представляешь, как хотелось тебя разыскать, написать, позвонить… – Она замолчала, в карих глазах стояли слезы.
– И что же ты этого не сделала?
– Гордость не позволила…
– Действительно, дура, – в сердцах сказал Леонид. – А я-то тебя так ждал…
– Если ждал, то почему не позвонил ни разу?
– После того как ты меня так бортанула?
Она молча поглядела на него, потом вздохнула и проговорила после паузы:
– Вот так люди сами себе, собственными руками калечат жизнь… Как сказал кто-то из великих, забыла, кто: «Нет в мире большего врага, чем сам себе ты враг»…
Он подошел к ней, притянул к себе, зарылся лицом во все еще мягкие и пахнущие яблоками волосы. Она не противилась, наоборот, развернулась к нему, поглядела снизу вверх, прижалась, положила руки на плечи. Их губы потянулись друг к другу, но едва они встретились, как Ксения вдруг вздрогнула и резко отпрянула.
– Что с тобой? – испуганно спросил он. – Ты боишься, что я заразен?
– Что? Ах, нет, что ты, дело совсем не в этом… Просто… Я сама не могу объяснить… Но я всем существом чувствую, что это – не ты. Организм сопротивляется. Точно попыталась поцеловаться с твоим сыном… Прости меня, ради бога.
– Да, конечно… – С большой неохотой он выпустил ее из объятий.
Ксения нашла сигареты, открыла форточку, закурила, забралась с ногами на диван – точно так же она любила сидеть и двадцать лет назад.
– Ксю, расскажи мне о себе, – попросил он, присаживаясь поодаль. – А то ты обо мне теперь почти все знаешь, а я о тебе – практически ничего.
– А что рассказывать? – Она пожала плечами. – Закончила ординатуру, написала кандидатскую, защитилась. Работаю, преподаю в институте, студентами руковожу, больных лечу. Теперь я, кстати, уже даже доктор наук.
– А также профессор и ведущий специалист в нашей стране по онкологическим заболеваниям, – добавил он. – Это я все как раз знаю от Жорки… Меня интересует другое. Как ты жила? Любила ли кого- нибудь? Была ли замужем?
– А никак не жила. – Крошка пепла упала ей на юбку, и она сердито ее стряхнула. – Работала. И замуж так и не сходила. Не потому что, как ты догадываешься, претендентов на мои руку и сердце не было… Просто сравнивала всех мужчин с одним – и всегда сравнение выходило не в их пользу.
– И кто же этот мужчина? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Так я тебе и скажу! Еще чего! Это не обычный мужчина, это, если хочешь знать, великий полководец и царь Спарты!
Наверное, впервые за двадцать лет он почувствовал себя таким счастливым… Как уже вошло у него в привычку, Леонид бросил быстрый взгляд в зеркало. Его отражение также сидело на диване и с нежностью глядело на отражение Ксении.
– Ну а если серьезно? – спросил Голубев. – Неужели у тебя вообще никого не было? Это с твоим-то темпераментом? Да ни за что не поверю!
