полно еды, всякого мусора, который они собирают, и отдыхающих, всегда готовых их подкормить. Да, это не те птицы. Те были свободными…»
Анрэ достал из бокового кармана плоскую бутылочку с остатками коньяка. Он в последнее время часто стал к ней прикладываться – коньяк согревал и помогал привести в порядок мысли и чувства.
«Как быстро промелькнула жизнь! – думал Анрэ, присаживаясь на парапет. – Не успел моргнуть – и все. Куда все уходит? В какую такую реку утекает? Почему я постоянно теряю то, что мне дорого? Мама… Как я любил ее! Какой она была нежной, красивой, веселой!.. Почему, ну почему мне суждено было так рано ее лишиться? Не сомневаюсь – проживи она чуть подольше, вся моя жизнь сложилась бы по-другому! Потом смерть отца… Ведь я был еще совсем мальчишкой, когда его не стало! А Наташа? Казалось, ничего страшнее этой потери в жизни уже не будет. Даже смерть нашей Танюшки была для меня не таким страшным ударом, как ее предательство… Но этот ее сын…»
Конечно, у него оставалась работа, банк, нефтяной бизнес… Но что банк? Без Зигмунда все как-то потускнело, потеряло легкость, перестало быть интересным. Дело, которое при Зигмунде было похоже на занимательную игру, после ухода друга превратилось в рутинную процедуру зарабатывания денег. И, если призадуматься, после смерти Зигмунда изменилось не только то, что было связано с банком, изменилась вся жизнь… Каким интересным, насыщенным, полноценным казался Анрэ каждый день, когда друг был рядом! Их замечательные кулинарные посиделки, беседы о литературе, о живописи… Ведь это все было, было! А теперь уже трудно представить, что он, банкир Орелли, когда-то любил сам готовить и жарил такие дивные огурчики с укропом и хрустящей корочкой… Никто из людей, знающих его сейчас, – ни Анжела, ни Софи, ни секретарша Клавдия и другие служащие банка – ни за что бы не поверили в такое!
Неужели же со смертью Зигмунда умер и он, Анрэ? Умер – и не заметил? Эти постоянные разъезды: сегодня Италия, завтра Франция, послезавтра Германия. И постоянно одно и то же, одно и то же: переговоры, встречи, опять переговоры, дежурные улыбки, нужные знакомства, улаживание конфликтов… Эх! Все это заслонило что-то важное, главное в его жизни, без чего он, Анрэ, отличный парень, первоклассный танцор, бабник, художник, любитель литературы, друг Макса Фриша, превратился просто в директора банка. Ну и что из того, что его «Лугано-Прайвит-банк» входит в десятку лучших банков Швейцарии?! Все равно это не радует… Да, он может открыть любые двери, он знаком со многими швейцарскими, итальянскими, французскими, немецкими банкирами, экономистами, президентами компаний. Но отчего общение с ними не вызывает в нем ни радости, ни хотя бы намека на нее? За одну минуту разговора с Зигмундом он готов отдать все встречи с великими мира сего.
Кажется, если б Зигмунд был рядом, он бы обязательно нашел выход. Да, он наверняка бы придумал, что делать с Владимиром и как вернуть Анжелу… И не было бы этой боли, этой мучительной боли от потери дочки, что не отпускает ни днем, ни ночью… Почему, ну почему так случилось? Сколько сил вложено в воспитание Анжелы, как старательно Анрэ растил для себя женщину, которая, как он думал, никогда его не предаст…
«Как я люблю ее, – думал он, – никого, ни одну женщину на свете так не любил! После ее рождения, когда я впервые взял ее на руки, вдохнул ее упоительный запах, почувствовал нежность ее кожи, никто в мире стал мне не нужен. Я вообще перестал интересоваться отношениями с женщинами. Никаких романов, никакого флирта, никаких увлечений – только она одна, Анжела! Даже секс и тот перестал меня интересовать. Никакие любовные утехи, никакие постельные удовольствия не идут ни в какое сравнение с тем блаженством, которое дарит один вид моего ангелочка, один звук ее голоса, мимолетное прикосновение, нежный поцелуй…»
Анрэ вспомнил, как совсем недавно они пили на брудершафт. И поцеловались. Боже всемогущий! Что это был за поцелуй! Ни с чем не сравнимый поцелуй любимой им Анжелы! Какая сладость! Какая нега! Лишь одно прикосновение этих губ – больше ему ничего не надо…
Он снова приложился к заветной фляге и оторвался только тогда, когда не осталось ни капли. А потом поднялся и направился к трехэтажному особняку. Свято место пусто не бывает. Раз в прошлом здесь был бордель, значит, и сейчас непременно то же.
Навстречу ему выкатился толстый швейцар, распахнул массивные двери, пропустил внутрь. Тут же появился кто-то из обслуги, очевидно метрдотель или управляющий, уважительно заглянул в лицо – видно, сразу понял, что клиент солидный и что пахнет здесь хорошими деньгами.
– Чего господин желает? Покушать? Есть прекрасные свежие омары, горячая осетрина, запеченная на углях, – это наше фирменное блюдо, – свежие устрицы, чили по-техасски, крабы вареные с фенхелем, фаршированные каннеллони, маринованная свинина с моллюсками, кокиль святых Жака и Альберти… Или господин любит итальянскую кухню? Тогда можем предложить плов с артишоками и копченым лососем, фаршированные виноградные листья, мацатланские тако…
– А есть у вас жареные огурцы с укропом? – перебил Анрэ. – С хрустящей корочкой?
– Жареные огурцы? – с достоинством переспросил управляющий, не выказывая ни малейшего удивления.
– Именно жареные, с укропом. И чтоб укроп был только что срезанный, прямо с грядки.
Весь вид управляющего выражал крайнее почтение и к огурцам, и к укропу, и, конечно же, к Анрэ. Секунду-другую он морщил лоб, припоминая, видимо, все строчки из меню своего заведения, и, не найдя там ничего похожего, сказал:
– Сейчас узнаю. Присаживайтесь, пожалуйста.
Анрэ опустился в очень удобное мягкое и широкое кресло рядом с тихо журчащим комнатным фонтаном. Почти сразу же вернулся управляющий.
– Нет. Такого блюда у нас, к сожалению, не подают, – произнес он с выражением и интонацией глубочайшего раскаяния.
– Очень жаль, – Анрэ и впрямь был разочарован. – Что же вы так?! Хотите, я научу вашего повара, как их готовить? Пальчики оближете… Берете огурцы, моете их, разрезаете на большие куски… Да что я вам говорю? Лучше покажу.
– Если желаете, могу представить вам нашего повара, – прозвучало в ответ. – Он победил на нескольких кулинарных конкурсах в Вене, Брюсселе и Париже.
– Ладно, в другой раз, – вздохнул Анрэ. – А сейчас так: номер на ночь и девочку поаппетитней. Пришлите нескольких, я сам выберу. Ужин в номер, меню составьте сами, на ваш вкус. И все-таки очень жаль, что у вас нет жареных огурцов с укропом!..
– Какой номер желаете? – поинтересовался управляющий. – В японском стиле, в китайском? Имеется ампир, ренессанс, античность. Можно и обстановку поаскетичней – Средневековье, тюремная камера…
– А вы не стоите на месте, – улыбнулся Анрэ. – И что, девочки тоже под интерьер?
– А как же! – гордо ответил метрдотель. – У нас и японочки есть, и китаянки, и дамы с роскошными формами, и тростиночки. Есть красавицы из гарема, есть рабыни, а есть в коже и с плеточками. Желаете – к вам придет юное существо в школьной форме с учебниками под мышкой, пикантная медсестра, строгая, но соблазнительная секретарша. Все для вас, – он расплылся в улыбке.
– А в русском стиле у вас что-нибудь есть? – этот вопрос выскочил у Анрэ как-то вдруг, сам собой.
– В русском? – озадачился метрдотель.
– Ну да. Чтоб иконы по стенам, лапти в углу, самовар на столе. – Банкир вспомнил свои поездки в Россию. – А девушка чтобы в сарафане и с длинной косой?
– Боюсь, что мы эту область еще не освоили… – виновато развел руками мэтр.
– Ну что ж, не огорчайтесь, – успокоил его Анрэ. – Зато у вас есть простор для новых открытий: жареные огурцы с укропом, лапти и иконы, девушки в кокошниках. А пока… Ну что ж, пусть будет ампир!
Номер оказался роскошным. Цвета, материалы, предметы мебели – все было подобрано идеально. Картину дополнял чудесный вид из окна – закат над озером, который так укладывался в настроение Анрэ.
Через несколько минут в дверь постучали. Вошли пять девушек. Они были очень хороши – молодые, нежные, улыбчивые, на все готовые. Проститутки сбросили с себя шелковые халатики, и взору Анрэ предстала картина, затмившая вид из окна номера.
У одной была прехорошенькая грудь – небольшая, но великолепной формы; другая фигурой напоминала песочные часы – тоненькая талия переходила в роскошные бедра; третья обладала замечательной попкой,
