Светка сразу же переключилась на эту невидаль, присела на корточки, внимательно изучила передние ножки, затем уползла под купель, чтобы исследовать дальние. Когда же она вылезла, в руках у нее оказалось что-то большое и железное, окутанное древней паутиной.
– А чего я нашла! – задорно сообщила она. – Это, наверное, Булатино потелял.
– Ключ! – ахнула Бася. – Нашелся!..
Эпилог
Немецкая пунктуальность все-таки вещь постоянная. Ровно в тот день, когда мне обещал сотрудник посольства, я получил все документы для въезда в Германию. На родину своего деда я отправился один: Светка осталась в Москве под присмотром Баси, а Юлька все еще упрямо шла к своему кладу на далеком острове. Виктория продала подлинник Айвазовского и уехала путешествовать. «Чтобы не показываться тебе на глаза», – сказала она. Ни Игорь, ни Регина больше не появлялись.
Вильгельм Лейшнер был очень любезен: он встретил меня в Зальцбурге, пригласил к себе в дом и всячески выказывал мне знаки внимания. Мы провели в городе целую неделю, занимаясь оформлением бесконечного количества документов. Мой дед оказался очень интересным человеком – в его владении были и виноградники на Рейне со своим винокуренным заводом, и пастбища на заливных лугах, и стада коров молочных и мясных пород, несколько пасек и даже речные заводи, специально приспособленные для разведения королевской форели. У Басиного избранника были и гончарные мастерские, и сервисные автоцентры, и цеха по производству мебели, и даже собственная типография. Как сказал мне Вильгельм Лейшнер, Отто фон Фриденбург не просто был владельцем всего этого богатства: он всю свою жизнь досконально изучал каждое дело.
– Было такое ощущение, что он специально не давал себе ни минуты покоя: любое свободное время – когда он не при деле – раздражало его. Вот вы увидите его сказочное владение в горах: там им столько вложено – руками, мозгами, фантазией, – что диву даешься его энергии.
Мы приземлились на вертолетной площадке, с высоты птичьего полета напоминающей маленькое ровное блюдечко. Господину Лейшнеру надо было через три часа возвращаться назад, но он успокоил меня, что до отлета он успеет в общих чертах ознакомить меня с альпийским владением деда. Когда вдали показался большой дом, стоящий у подножия горы, я ахнул: было такое впечатление, что он вырос из этой горы, что он ее продолжение, а она, гора, и есть часть дома.
– Нравится? – Лейшнер был доволен эффектом, какое произвел на меня дом.
– Такое нельзя построить, такое должно само вырасти… – сказал я.
Дом был со своим характером, в нем чувствовалась многовековая история – портреты его многочисленных владельцев смотрели на меня со стен.
«А ведь это мои родственники», – подумал я и стал с большим интересом всматриваться в их черты. Дольше всего я простоял перед изображением своего деда Отто фон Фриденбурга – он тоже пристально смотрел на меня…
– Завтра вечером я за вами заеду, – сказал на прощание Лейшнер. – Думаю, вам будет интересно побродить здесь одному. Жаль, конечно, что с вами нет жены: вдвоем делать открытия интересней.
Я обошел весь дом и поднялся в спальню, о которой мне столько рассказывала бабушка.
Адам и Ева на мозаике с нежностью глядят друг на друга.
«Господи, – думал я, глядя сквозь стеклянный купол поразительной по красоте комнаты на усыпанное звездами небо, – это ведь рай, настоящий рай».
Я лег на кровать, словно сошедшую с иллюстрации к волшебной сказке, но долго не мог уснуть: впечатления дня держали меня в напряжении. Я подумал, что лучше бы, наверное, было встать и перейти в другую комнату – одному на таком широком ложе было не очень уютно. Оно словно специально было создано для того, чтобы делить его с любимой женщиной.
Точно услышав мои слова, дверь отворилась и в спальне появилась Юлька, почти голая, в одной только юбочке из пальмовых листьев, следом за нею Ежиха в ярком халатике, потом Регина, затянутая в змеиную шкуру – зеленую с золотыми крапинками. Замыкала все это шествие Сиамская кошка.
– Он любит меня, – сказала Юлька Еве. – Это точно. Я ему законная жена, в конце концов. – Она подошла к самой стеклянной стене и, подняв босую ногу, вступила прямо в мозаику.
– Он и меня любил. – Ежиха сбросила свой халатик и провела ладонью по обнаженной груди. – Он такой нежный любовник, ты ведь, Ева, сама все видела. – И она последовала примеру Юльки.
– Он не просто нежный любовник, он страстный любовник. – Прежде чем войти в картину, Регинка гибким движением освободилась от своей змеиной шкуры. – Под нами лед таял. Я бы такого не хотела упускать.
– Вот увидите, он забудет обо всех вас и останется со мной, – заявила Сиамская кошка. – Только мне надо переодеться в домашнее.
– Девочки, не спорьте. – Ева хрустнула яблоком. – Он вас всех любит. Он ведь не однолюб.
– Это он в меня, – раздалось из противоположного угла спальни. Там стоял генерал Курнышов в парадной форме и в орденах. – Я думал, что однолюб, пока не встретил Берту. – Он обнял за талию рослую девушку в кожаном костюме с длинными, развевающимися по ветру волосами.
Она помахала мне рукой, и я понял, что это моя мать.
– Ты сделал несчастной и меня, и Вику! – Мария Львовна ударила оземь хрустальный бокал, и он рассыпался на тысячу разноцветных осколков.
– Перестань, мама, папа ни в чем не виноват! – Виктория стояла в тени дерева, и я не видел ее лица. – Я сама во всем виновата, и я наказана за это. Но я не жалею. Я любила!
– И я любила! – заверила Еву Юлька.
– И я! – подхватила Сиамская кошка.
– И я! – заявила Жанна.
– И даже я! – поддакнула Регина.
– Разве
И тут над ними всеми запорхал, хлопая прозрачными крыльями, ангел в виде тоненькой сероглазой девушки. Девчонки замахали руками, отгоняя ее, начался визг, шум, грохот… Я проснулся и открыл глаза. В горах гремел гром, бушевала гроза.
– А вот и Вселенский потоп, – я рассмеялся. Над моей головой дрожали тучи, и ливень, разбиваясь о стеклянную преграду, шумным водопадом сбегал по хрустальным стенам. Я лежал с открытыми глазами, перебирая в памяти подробности только что увиденного сна.
Ева улыбалась мне. Я встал, подошел поближе, провел по стене рукой. Приятная прохлада мозаики холодила ладонь. И вдруг в каком-то месте квадрат мозаики от прикосновения моей руки подался назад, в глубь стены: под рукой образовался небольшой провал. Я заглянул внутрь – характерный разрез напоминал собой замочную скважину. Я посмотрел еще раз: да, это была именно замочная скважина, ключ для такого замка должен был быть немаленьким.
– Ключ! – Я даже вскрикнул от догадки, осенившей меня. – Ключ!
Провожая меня, моя Ба дала мне ключ, завернутый в кусок от бархатной шторы. Тот самый, который моя Светка выудила из-под ванны в пыли и паутине. Ключ был необыкновенный: сантиметров двадцать в длину, в виде змеи – свернутый хвост как раз и образовывал собой кольцо ключа. Голова с открытой пастью, двумя острыми зубами и раздвоенным языком венчала его другую сторону.
– Берта, твоя мама, в детстве очень боялась эту змею, – Бася протирала змеиную голову салфеткой. – Как увидит – в слезы. Я и убрала ее, змеюшку эту, под ванну – и напрочь забыла. Столько лет прошло…
Я, честно говоря, не очень-то хотел брать с собой эту железку, думал, Бася забудет. Но она не забыла:
– Повернешь два раза направо, потом три раза налево, потом еще семь раз направо, после этого отпускай ключ, не держи его.
– Как это ты все запомнила? – улыбался я, в душе посмеиваясь над ее серьезным отношением к несерьезному, как я считал, занятию: каким-то ключом открыть какой-то замок в стене. И чтобы не обижать мою Ба, я бросил на дно сумки железную змею.
– Тут и запоминать нечего, – пожала она плечами. Двое образуют пару, у них появляется дитя – значит, их уже трое. А за семь дней бог сотворил мир. Вот тебе и два, и три, и семь.
