допрашивающим подпольщика? Того гляди начнешь выяснять, где я был в ночь на двадцать первое февраля. Ей-богу, не суй ты нос не в свое дело!
Джил была девушка с характером, а девушки с характером долго терпеть такие разговоры не способны.
— Не знаю, отдаешь ли ты себе в этом отчет, — холодно ответила она ему, — но когда ты поплюешь на ладони и примешься за дело всерьез, ты по праву можешь получить звание самого последнего подонка на свете.
— Вот так сказала!
— Сказала чистую правду. Ты просто-напросто свинья в человеческом обличий. И если хочешь знать, что я думаю, — продолжала она, тоже с разгона, — то, по-моему, на самом деле ты связался с какой-то ужасной женщиной, вот что.
— С ума сошла! Где мне было взять ужасных женщин?
— У тебя сколько угодно возможностей. Ты постоянно куда-то уезжаешь на автомобиле, бывает что на целую неделю. Откуда мне знать, может, ты на самом деле проводишь время, увешанный гулящими красотками.
— Да я на гулящую красотку и не взгляну даже, хоть бы мне ее подали на тарелочке под соусом!
— Не верю я тебе.
— Если память мне не изменяет, это ведь ты всего две с половиной секунды назад рассуждала о том, что между нами должно быть полное и абсолютное доверие? Ну, женщины! — с горечью заключил Билл. — Господи! Кошмарный пол!
Как раз в эту трудную минуту появился Дживс со стаканом на подносе.
— Виски с содой, — объявил он примерно таким же торжественным тоном, каким президент Соединенных Штатов объявляет заслуженному гражданину: «Вручаю вам медаль Конгресса».[11]
Билл с благодарностью принял от него спасительный напиток.
— Спасибо, Дживс. Вы, как всегда, вовремя.
— Сэр Родерик и леди Кармойл, которые находятся сейчас в тиссовой аллее, желали бы видеть вас, милорд.
— Бог ты мой! Рори и Мук! Откуда они взялись? Я думал, Мук на Ямайке.
— Ее сиятельство, как я понял, возвратилась нынче утром, а сэру Родерику по этому случаю дали в «Харридже» отгул по домашним обстоятельствам, чтобы сопровождать ее сюда. Они просили передать вашему сиятельству, что желали бы переговорить с вами в удобное для вас время, но до приезда миссис Спотсворт.
— До чего? Кого? Кто такая миссис Спотсворт?
— Дама из Америки, с которой леди Кармойл познакомилась в Нью-Йорке. Она ожидается здесь сегодня вечером. И как я понял из разговора между ее сиятельством и сэром Родериком, не исключено, что миссис Спотсворт пожелает купить этот дом.
У Билла отвисла челюсть.
— Какой дом?
— Этот, милорд.
— Наш дом?
— Да, милорд.
— То есть Рочестер-Эбби?
— Да, милорд.
— Вы смеетесь надо мной, Дживс.
— Никогда бы не позволил себе такой вольности, милорд.
— Вы всерьез хотите сказать, что эта беженка из американского сумасшедшего дома, где она содержалась под присмотром, покуда не улизнула, замаскировавшись с помощью накладной бороды, теперь намерена выложить твердую монету за Рочестер-Эбби?
— Именно так я понял слова сэра Родерика и леди Кармойл, милорд.
Билл перевел дух.
— Ну, знаете ли! Недаром говорится, каких только чудаков на свете не бывает. И эта дама, она что, останется у нас погостить?
— Насколько я понял, да, милорд.
— В таком случае будет лучше, если вы уберете те два ведра, которые подставили в верхнем коридоре под течь с потолка. Они производят невыгодное впечатление.
— Непременно, милорд. И еще я подколю булавками обои. Куда вы, ваше сиятельство, предполагаете поместить миссис Спотсворт?
— В покои королевы Елизаветы. Это — самое лучшее, что у нас есть.
— Очень хорошо, милорд. Я вставлю в дымоход проволочную решетку, чтобы в спальню не проникали гнездящиеся там летучие мыши.
— Ванную комнату, боюсь, мы выделить для нее не сможем.
— К сожалению, нет, милорд.
— Но если она согласна обходиться душем, пусть становится под течь в верхнем коридоре.
Дживс укоризненно поджал губы.
— Дозвольте мне заметить, ваше сиятельство, сейчас шутить так крайне нежелательно. Вы можете ненароком обмолвиться подобной шуткой в присутствии миссис Спотсворт.
Джил, которая отошла, пылая гневом, к двери в сад да так и остановилась, взволнованно слушала их разговор. Справедливое негодование, побудившее ее только что обозвать своего нареченного свиньей в человеческом обличий, теперь улеглось в ее сердце, слишком потрясающей была новость. Войне был положен конец.
— Да-да, горе ты мое, — подхватила Джил, поскольку полностью разделяла опасения Дживса. — Нельзя, чтобы ты даже про себя так думал. Ой, Билл, как это замечательно! Если она купит дом, у тебя хватит денег приобрести ферму. Я уверена, у нас с тобой прекрасно пойдет дело на ферме, при моем ветеринарном образовании и при твоем сельскохозяйственном опыте.
— При каком моем опыте? Дживс кашлянул.
— Мне кажется, мисс Уайверн имеет в виду широкий круг познаний, приобретенных вашим сиятельством при выполнении работы для Сельскохозяйственного Совета, милорд.
— А-а, ну да. Понимаю. Конечно, конечно. Для Сельскохозяйственного Совета. Ну как же. Благодарю вас, Дживс.
— Не стоит благодарности, милорд. Но Джил продолжала мечтать вслух.
— Если ты получишь от этой миссис Спотсворт действительно порядочную сумму, мы сможем завести племенное стадо. Это очень выгодное дело. Интересно, сколько примерно можно выручить за этот дом?
— Боюсь, что не особенно много. Он знавал лучшие времена.
— А сколько ты собираешься запросить?
— Три тысячи пять фунтов два шилинга и шесть пенсов.
— Что-что?
Билл растерянно заморгал.
— Прости. Я думал совсем не о том.
— Но откуда такие странные цифры?
— Сам не знаю.
— Не можешь же ты не знать.
— Понятия не имею.
— Но была же какая-то причина.
— Упомянутая сумма всплыла сегодня в связи с хлопотами его сиятельства по делам Сельскохозяйственного Совета, мисс, — ловко вмешался Дживс. — Вы конечно помните, милорд, я тогда обратил ваше внимание на то, что сумма очень странная.
— Да-да, Дживс. Конечно. Я припоминаю.
— Вот поэтому вы и сказали: три тысячи пять фунтов два шилинга и шесть пенсов.