призрак Банко.
— Нич-ч-ч-чего, — ответил Билл через четыре «ч». Джил смотрела на него серьезным, вдумчивым взглядом.
У нее, как у многих хороших, серьезных девушек, вообще был такой взгляд, прямой и честный, и Биллу это в ней очень нравилось. Но в данную минуту он предпочел бы что-нибудь не так глубоко проникающее в душу. У человека с нечистой совестью вырабатывается аллергия на серьезные, вдумчивые взгляды.
— Нич-чего, — повторил он, уже несколько кратче и четче. — Как это, что со мной? Ничего со мной. Почему ты спросила?
— Потому что ты стонал, как пароходная сирена в тумане.
— Ах, вот ты о чем. Просто небольшая невралгия.
— Головная боль?
— Да, разыгралась вот. У меня был трудный день.
— Да что случилось? Севооборот нарушился? Или свиноматки выступили за сокращение рождаемости?
— Сегодня меня беспокоили главным образом лошади, — подавленно признался Билл.
Во взоре Джил мелькнуло подозрение. Там, где дело касалось ее любимого, она, как все хорошие, серьезные девушки, становилась настоящим Пинкертоном.
— Ты что, опять играл на скачках? Билл захлопал глазами.
— Кто? Я?!
— Ты дал мне торжественное обещание, что не будешь. О, Господи, Билл, какой ты глупец! За тобой смотреть труднее, чем за труппой дрессированных тюленей. Неужели ты не понимаешь, что просто бросаешь деньги на ветер? Каким надо быть тупицей, чтобы не видеть, что у ставящих на лошадь нет против букмекеров никаких шансов? Я знаю, рассказывают про какие-то фантастические выигрыши в дубль, когда за одну пятерку можно получить тысячи фунтов, но на самом же деле ничего этого не бывает. Что ты сказал?
Билл ничего не сказал. Звук, вырвавшийся из его сжатых губ, был просто тихим стоном, какой мог бы издать сжигаемый на костре индеец из наиболее экспансивных.
— Иногда бывает, — глухо возразил он. — Я знаю такие случаи.
— У тебя этого все равно не может быть. Тебе с лошадьми не везет.
Билла перекорежило. Все это здорово напоминало казнь на медленном огне.
— Да, — проговорил он. — Теперь я в этом убедился.
Взгляд Джил сделался еще прямее и проницательнее.
— Признайся честно, Билл, ты поставил на лошадь в Дубках и проиграл?
Это было прямо противоположно тому, что произошло в действительности, так что он даже слегка взбодрился.
— Ничего похожего.
— Побожись.
— Сейчас, кажется, начну божиться и чертыхаться.
— Ты ни на кого не ставил в Дубках?
— Разумеется, нет.
— Тогда что с тобой?
— Я же сказал. Голова болит.
— Бедняжка. Дать тебе что-нибудь?
— Нет, спасибо. Дживс пошел за виски с содой.
— А поцелуй не поможет, пока суд да дело?
— Поцелуй возвратит жизнь умирающему.
Джил поцеловала его, но немного рассеянно. Вид у нее был задумчивый.
— Дживс ведь сегодня ездил с тобой, правда?
— Да, я брал его.
— Ты всегда берешь его в эти поездки?
— Да.
— И куда же вы ездите?
— Объезжаем разные точки.
— И что делаете?
— Да так, то да се.
— Понятно. Как голова?
— Спасибо. Чуть получше.
— Это хорошо.
Они немного помолчали.
— У меня раньше тоже бывали головные боли, — сказала Джил.
— Сильные?
— Очень. Мучительные.
— Да, штука неприятная.
— Крайне. Однако, — продолжала Джил уже громче и с некоторым металлом в голосе, — я при головной боли, даже самой жестокой, никогда не выглядела как беглый каторжник, который прячется за кустом и прислушивается к лаю собак, ожидая, что с минуты на минуту нога Рока даст ему под зад коленкой. А у тебя сейчас вид именно такой. Исключительно виноватый. Если бы ты сейчас признался, что совершил убийство и вдруг спохватился, что, кажется, ненадежно спрятал труп, я бы сказала: «Так я и думала». Билл, в последний раз: что случилось?
— Ничего не случилось.
— Не лги.
— Сколько раз тебе говорить?
— И тебя ничего не мучает?
— Ничего.
— Ты весел и беззаботен, как жаворонок в небе?
— Может быть, даже веселее, чем жаворонок.
Снова оба примолкли. Джил кусала губы, а Биллу это действовало на нервы. Конечно, нет ничего плохого и предосудительного в том, что девушка кусает губы, но жениху в трудную минуту наблюдать такое зрелище не слишком приятно.
— Билл, скажи мне, как ты относишься к браку? — спросила Джил.
Билл посветлел лицом. Вот это — другой разговор.
— Я считаю, что брак — штука замечательная. Конечно, при том условии, что мужская сторона заполучит кого-нибудь вроде тебя.
— А если без комплиментов? Сказать тебе, как я к нему отношусь?
— Давай.
— По-моему, без полного доверия между женихом и невестой даже думать о браке — безумие, потому что если они будут что-то друг от друга скрывать и не посвящать один другого в свои неприятности, то от их брака рано или поздно останутся рожки да ножки. Муж и жена должны все друг другу рассказывать. Мне бы и в голову никогда не пришло что-то от тебя скрыть, и если тебе интересно, могу сказать, что мне ужасно противно видеть, как ты какие-то свои неприятности, в чем бы они ни заключались, стараешься от меня утаить.
— У меня нет никаких неприятностей.
— Есть. Что случилось, я не знаю, но даже близорукий крот, потерявший очки, сразу увидит, что ты испытываешь мучения. Когда я вошла, ты так стонал, что дрожали стены. И тут самообладание Билла, с утра подвергшееся таким испытаниям, не выдержало.
— Да черт побери! — взвыл он. — Я что, не имею права постонать, если мне вздумается? По-моему, в Рочестер-Эбби по будням в эти часы стонать разрешается. Оставь ты меня, пожалуйста, в покое, сделай милость! — продолжал он, разогнавшись. — Ты кем себя воображаешь? Секретным агентом,
