ней, а к Уолли. Она не могла смотреть на него, зная в точности, что увидит честные умоляющие глаза, высматривающие в ее лице то, чего она дать не может.
— Да, — отозвалась она.
Стол скрипнул — Уолли подался еще больше вперед. Такой большой и трогательный, просто большой пес в беде. Ей было очень трудно причинять ему боль. А ее ножка, между тем, не переставала отстукивать такт рэг-тайма.
— Вы не можете жить воспоминаниями!
Подняв глаза, Джилл взглянула ему в лицо. Его глаза были точно такими, как она и думала.
— Вы не понимаете, — ласково проговорила она. — Не понимаете.
— Но там же все кончено… Джилл покачала головой.
— Не можете вы любить его после того, что произошло!
— Я и сама не знаю, — печально откликнулась Джилл. Это озадачило Уолли, как раньше озадачило Фредди.
— Как это, не знаете?
Джилл крепко зажмурила глаза. Силуэт Уолли, дрожа, расплылся. Такой трюк она проделывала еще ребенком. Не зная, как поступить, она всегда крепко жмурила глаза, словно бы прячась от всего.
— Уолли, пожалуйста, помолчите минутку. Я хочу подумать.
Глаза у нее открылись.
— Все обстоит так… Вряд ли я смогу объяснить толком, но все обстоит так. Предположим, у вас есть комната, и она забита всякой мебелью. Места в ней совсем не осталось; что-то еще туда просто не влезет, пока не вынесли старую мебель, Может, эта мебель и не нужна, но она стоит в комнате и занимает все пространство.
— Да, — кивнул Уолли, — понимаю.
— Уолли, дорогой, мое сердце занято. Я знаю, его загромождает хлам, но места там нет. Требуется время. Я внесла туда мебель, считая, что она — самая прекрасная в мире. Но меня… обманули. Оказалось, это просто хлам. Но он стоит. Он там все время. Что же мне теперь делать?
Грохнув напоследок, умолк оркестр. Внезапная тишина будто разбила наваждение. Мир вторгся на тот маленький островок, где они уединились. Мимо них проследовали щебечущие девушки со спутниками. Официант, рассудив, что сидят они достаточно долго, подсунул Уолли счет, перевернутый для приличия цифрами вниз. Взяв деньги, он удалился за сдачей.
— Я все понимаю, — повернулся к Джилл Уолли. — Разговора, считайте, не было. Мы по-прежнему добрые друзья?
— Да.
— Но… — Он выдавил смех, — запомните мои слова. Может быть, все-таки, когда-нибудь…
— Не знаю…
— Все бывает, — не сдался Уолли. — Во всяком случае, позвольте мне так думать. Хотя я тут ни при чем. Решать, разумеется, вам. Я не буду досаждать вам своими речами. Когда очистите эту свою комнату, вам не придется вывешивать табличку «Сдается». Я буду рядом, я буду ждать, и вы всегда будете знать, где найти меня. А пока что, я в вашем распоряжении. Я — ваш. Это ясно?
— Вполне. — Джилл ласково посмотрела на него. — Нет никого, кого я охотнее впустила бы в эту комнату, Уолли.
— Это правда?
— Святая правда.
— Тогда, — воскликнул Уолли, — через две минуты вы увидите обалдевшего официанта. Сдача должна быть долларов четырнадцать, с тех двадцати, что он унес, а я отдам ему все.
— Не надо!
— Все, до цента, — твердо заявил Уолли. — А молодой греческий разбойник, который уволок мою шляпу при входе, получит доллар. Вот я какой, как сказал бы наш аскетический и достойный друг Гобл.
Краснолицый толстяк за соседним столиком не отрывал от них взгляда, когда они уходили, оставив позади официанта, который дрожащей рукой цеплялся за спинку стула.
— Поссорились, — решил он, — а потом помирились.
И попросил зубочистку.
Глава XVI МИСТЕР ГОБЛ ИГРАЕТ С СУДЬБОЙ
На променаде в Атлантик Сити, многострадальном морском курорте, которому довелось стать местом рождения стольких музыкальных комедий, есть ресторан, открытый круглосуточно, с той же администрацией и тем же гостеприимством, что и на Коламбус-серкус, где Джилл обедала в первый свой нью-йоркский день. В зале всегда людно и шумно, но выпадают моменты, когда устанавливается чуть ли не монастырская тишина, и тогда клиенты, смущенные холодным величием сине-белого мрамора и молчаливой серьезностью официантов, бессознательно понижают голос и изо всех сил стараются не шаркать ногами, точно посетители в храме. Спустя две недели после событий, описанных в последней главе, хористки просачивались в ресторан по одной, по две в шесть утра, переговаривались шепотком, и завтрак заказывали приглушенным тоном.
Только что кончилась генеральная репетиция. В обычае жителей Атлантик Сити, которые живут только ради развлечений, посещать в воскресенье вечером своеобразный вариант мюзикла, неверно именуемый духовным концертом. Декорации концерта вывозятся из театра только в час ночи, после чего и смогли занести декорации для первого действия «Розы». А так как, по неписаному закону театра, ни одна генеральная репетиция не начинается без опоздания часа по меньшей мере на полтора, то занавес для вступительного хора поднялся лишь в половине третьего ночи. Прошли показы костюмов, нескончаемые споры о свете между помрежом и таинственным человеком без пиджака, опять показы костюмов, снова споры, неполадки с декорациями, новые дебаты о свете, синем и янтарном, и установка прожектора. Заправляли всем этим помреж и чей-то жалобный голос, откликающийся на имя Чарли. К шести часам утра спектакль был сыгран, хотя и рваными кусками. После чего хор, который ничего не ел с вечера, поплелся за угол позавтракать, прежде чем отправиться спать.
Все были взъерошены и неопрятны. У одних темнели круги под глазами, другие полыхали ненатурально ярким гримом, слишком усталые, чтобы его снять. Герцогиня, надменная до предела, спала, уронив голову на стол. Рыженькая Бэйб откинулась на спинку стула, уставившись в потолок. Южная девушка мигала совой на яркий утренний свет.
Херувим, чья победительная юность позволила сохранить свежесть после бессонной ночи, отпустил лишь одну реплику, пока все ждали еды.
— Вот оно, очалованье театлальной жизни! И чего это девушки сбегают из дома в театл? — Он посмотрелся в зеркальце, вынутое из сумочки с косметикой и раздумчиво пробормотал: — Ну и личико! Нет, с таким я долго ходить не намелена!
Молодой человек с землистым цветом лица и расторопностью, присущей тем, кто трудится в ночную смену, со стуком бухнул на стол поднос. Герцогиня очнулась. Бэйб отвела от потолка глаза. Южная девушка перестала моргать. При одном виде еды необычные способности актеров восстанавливать силы мигом воспрянули. Минут через пять девушки совсем оправятся и опять будут готовы на что угодно.
После первого же глотка завязалась беседа, тишины в зале как не бывало. День в ресторане начался.
— Шикалная жизнь, если хватает сил, — начал херувим, — жадно набрасываясь на омлет, — А худшее впеледи! Я думаю, все вы, душеньки, сооблазили, что шоу будут пелелицовы-вать с начала до конца, и на гастлолях лепетиловать нам плидется день и ночь!
— Почему? — поинтересовалась Луис— Что с ним не так?
— Не смеши меня, — отпив кофе, обронила герцогиня. — Что не так? Спроси лучше, что в нем так!
