холле. Не добрались, что ли, дотуда?
Кларенс поежился и коротко сообщил, что добрался.
— Уф! — повторил он.
— Неужели Генри вас выгнал? Мне казалось, вся штука в том, что закон не позволяет выгонять пристава.
— Я его не видел.
— Он должен быть дома.
— Наверное, но я не стал проверять.
Алджи нетерпеливо прищелкнул языком. Его раздражало, что пристав говорит загадками. Никто не любит, когда приставы говорят загадками.
— Я нахожу ваши слова темными, Кларенс Бинстед, — укоризненно сказал он. — Давайте к сути, и да будет слово ваше «да-да»; «нет-нет».[125] Вы дошли до Эшби-холла? Да или нет?
— Да.
— Хорошо. Мы немного продвинулись. Вы вошли в дом?
— Нет.
Алджи нахмурился, словно прокурор, допрашивающий несговорчивого свидетеля.
— Почему?
— Потому что услышал, как она поет «Утес веков».[126] Алджи взглянул на Билла, словно прокурор, желающий
привлечь внимание судьи к явной неувязке в свидетельских показаниях.
— Кто?
— А?
— Кто пел «Утес веков»?
— Кухарка.
— Откуда вы знаете, что это была кухарка?
— Я ее видел. Послушайте, — сказал Кларенс Бинстед. — Я все расскажу. Я подошел к дому и подумал, что, наверное, не стоит входить в парадную дверь, потому что я не обычный посетитель…
— Очень тактично.
— И пошел к черному ходу. Там я и услышал «Утес веков».
— Расступись, утес веков. Что-то там чего-то мне.
— Да. Ну, я остановился и прислушался. «Вроде бы знакомый голос», — сказал я себе. «Где-то я его слышал», — сказал я себе. Рядом с дверью — окно. Я заглянул в него, и все почернело.
— Почему?
— Потому что это была она.
— Кто?
— Кухарка. Накладывала кошкам еду из банки.
— Вы против того, чтобы кухарки накладывали кошкам еду из банки?
— Пусть накладывают, пока глаза не лопнут, мне без разницы. Только это была миссис Симмонс.
— Да, кажется так зовут дядину кухарку. Вы с ней знакомы?
— Я с ней обручился год назад, когда по роду деятельности жил в одном доме. Я в поезде рассказывал этому джентльмену, что еле унес ноги.
— Ну, мне это представляется несколько странным, — сказал Алджи. — Сегодня днем я заходил на кухню выпить воды и познакомился с миссис Симмонс. Она произвела на меня впечатление женщины достойной, пусть и немногословной, однако мне трудно поверить, чтобы она пробудила искру страсти в мужской груди, хотя обстоятельства заставляют предположить, что с покойным мистером Симмонсом это случилось. Что побудило вас сделать ей предложение?
— Бинстед мне объяснил, — вмешался Билл. — Он всегда делает предложение, когда не видит другого способа поддержать разговор.
Алджи кивнул.
— Ясно-ясно. Как я понимаю, это ставит вас перед непростым выбором. Если вы войдете в дом и вручите Генри бумаги, вам не избежать роковой встречи с La Симмонс. Однако в противном случае вы теряете работу, потому что вряд ли Дафф и Троттер сумеют взглянуть на эти события вашими глазами. Затруднительное положение.
— Вот и я так думаю. Просто не знаю, что делать.
— Я вам скажу. Надо передать эстафету.
— А?
— Передать эстафету мистеру Харди. По счастливейшему стечению обстоятельств он ничего так не хочет, как проникнуть в Эшби-холл, и вы в силах подарить ему эту возможность. Он доставит ваши бумаги.
— Эй!
Это заговорил Билл. Он подпрыгнул на стуле, как от удара током.
— Ты что-то сказал, Билл? — вежливо поинтересовался Алджи.
— Ты рехнулся.
— Тебя что-то не устраивает в моем замысле?
— Как я могу стать приставом?
— Нужны только решимость и упорство.
— Я не похож на пристава!
— Они бывают самые разные.
— Я не знаю, что говорить.
— А ничего особенно говорить не надо. Действия красноречивее слов. Просто вручишь Генри бумаги. Зато ты попадешь в Эшби-холл. Подумай, какие перспективы перед тобой открываются.
— Но…
Билл замолк. Потрясение, вызванное гениальной находкой Алджи, постепенно улеглось. Вероятно, он предпочел бы другой способ, чтобы приблизиться к любимой девушке, но выбирать не приходилось.
— Знаешь, — сказал он, — мне кажется, ты разрешил проблему.
— Всякая проблема разрешима, — сказал Алджи. — Разумеется, если у вас есть Алджернон Мартин.
Глава XII
Эшби-холл дремал на солнце; Алджи, более предусмотрительно, в тени. Он проводил сиесту в гамаке, подвешенном на лужайке под большим кедром, и собирался, проснувшись освеженным, искупаться в озере — прекрасный способ скоротать время в летний зной.
Перед тем как заснуть и огласить окрестности храпом, напоминающим звук пилы с далекой лесопилки, он предавался раздумьям, которые как нельзя лучше способствуют мирной дреме. Все шло просто идеально. Мистер Стикни, услышав, что пресс-папье Красавчика ушло по почте, отреагировал должным образом: он, правда, не вскричал: «Мой спаситель!» — но не оставил сомнения в своей глубочайшей признательности и умчался на аукцион «Сотби» бодренький, как тот персонаж в «Кубла Хане» Кольдриджа, который воскормлен медом и млеком рая напоен.[127]
Возьмем теперь Генри. В скором времени ему предстоит удар, который его, глаза, как звезды, вырвет из орбит,[128] но, опять-таки, в духовном плане такое испытание будет ему на пользу. Он станет серьезней, глубже, проникнется решимостью впредь быть осторожнее в расчетах за вина и ликеры с такими бандитами, как Дафф и Троттер. Не можешь заплатить за вина и ликеры — обходись без них; если Генри усвоит этот суровый урок, он сделает первый шаг на пути к процветанию.
Однако особенно согревали Алджи мысли о Билле. Теперь, когда черная тень Л.П. Грина рассеялась,
