Оно упиралось ему в грудь и очень мешало. Как можно осторожней — если ты угодил под пули, роковой станет любая неловкость — он нащупал этот предмет и вытащил его из-под себя. То была неизвестная сумочка, содержащая что-то увесистое. Он сунул ее в карман и тут же стало удобней, тем более, что в этот момент подтянулись Джордж с Корнелиусом. Ободренный таким подкреплением, он поднялся и поспешил за ними к главным дверям, по которым Джордж несколько раз громыхнул дубинкой.
Сверху послышался голос:
— А ну-ка, отошли отсюда, а то я еще раз выстрелю! — и прибавил: — Полиция!
— Полиция на месте, — ответил Фредди. — По крайней мере, Джордж — здесь. Ради всего святого, оставь это дурацкое ружьишко, спустись вниз и впусти нас в дом.
— Ой, Фредди, это ты?
— А то кто же?
— Значит, это тебя я на земле видела?
— Именно меня.
— Что же ты делал?
— Отдавал Богу душу.
— А почему ты не лежал в постели?
— Проявлял неусыпную бдительность.
— Я же тебе запретила!
— Знаю, но мне показалось, что так будет лучше.
— Ничего себе!
Мистер Корнелиус развил свои недавние мысли о том, что такие эпизоды исключительно редки в пригороде его сердца. Правда, примечательные события, поведал он, в Вэлли Филдс иногда бывают, чему пример — случай с мистером Эдвином Филлимором из «Пихт» на углу Баллер-стрит и Миртл-авеню, которого прошлым летом покусала морская свинка. Он уже приступил к не сулящей скорого окончания повести о местном жителе по фамилии Уолкиншоу, как-то раз вернувшемся из Лондона в новом твидовом костюме, которого, не признав запаха, загнала на крышу беседки собственная собака, когда наконец появилась Салли. В руках она держала дробовичок, так, на всякий случай. Да, только что она мило побеседовала с личностью, отождествляющей себя с Фредди, однако грабители — народ изобретательный и умеют подражать чужому голосу. Тому есть немало печальных подтверждений.
Джордж заговорил первым.
— Ну знаете! — сказал он. — То есть вообще-то, а?
— Несомненно, — согласился мистер Корнелиус. Салли уразумела, в чем суть.
— Я не виновата! Я решила, что Фредди — один из бандитов. Они тут всю ночь околачиваются. Простите, Бога ради, что я вас разбудила, мистер Корнелиус.
— Пустяки, мисс Фостер, ничего страшного. Я ведь, в сущности, и не спал. Сидел у себя внизу, работал над историей Вэлли Филдс.
— Ах, я очень рада! Как она продвигается?
— Благодарю вас, вполне удовлетворительно, хотя и не быстро. Приходится ворошить груды материала…
— Ну, сегодня-то вы получили новую порцию! Как ваша голова, Джордж?
— Спасибо, получше.
— Еще, наверное, постреливает?
— Чуть-чуть.
— Советую вам все-таки чего-нибудь выпить, хоть вы и на дежурстве.
— Ваша взяла.
— А у меня есть бутылка шампанского!
— Так-так-так!…
— Она уже на столе. Фредди!
— Да-да?
— Ты весь вывалялся в пыли. Иди сюда, дай я тебя вытру щеткой. Господи, — всплеснула руками Салли, — что ты в карман напихал?
— Напихал? — сказал Фредди, сунув руку в карман. — Какая-то сумка. Я на нее налетел, когда падал вниз головой.
— А что там внутри?
— Не знаю. Взглянуть, как думаете? Ой, беги сюда! — сказал Фредди. — Ой, хватайте меня за копытца! Ой, не могу!
Основания к подобным речам у него имелись. Со стола, куда он вытрусил содержимое сумки, на них смотрело мерцающим взглядом ассорти из колец и браслетов с алмазами и рубинами, увенчанное изумрудным колье несравненного великолепия.
И вновь Джордж заговорил первым. Полицейский, приученный действовать в экстремальных ситуациях, способен овладеть собой быстрее, чем обычный, более впечатлительный человек.
— Злоумышленники выронили награбленное! — провозгласил он, и мистер Корнелиус, не в силах выразить мысль словами, подтвердил ее взмахом бороды.
Салли его версию не приняла.
— Это не Лейлины драгоценности. У нее вообще нет украшений, кроме двух-трех колец.
— Вы уверены?
— Она сама мне сказала.
— Тогда откуда взялись эти чертовы побрякушки?! — пробурчал раздосадованный Джордж.
Странный огонек полыхнул во взгляде его кузена. Он взял в руки колье и скрупулезно осмотрел.
— А я скажу тебе, откуда они взялись, — сообщил он. — Из дома Проссеров. Это же их bijouterie.[68] Откуда я знаю? Я видел этот хомут с погремушками на шее у Миртл Проссер, n’ee[69] Шусмит, когда у них обедал. Она готова напялить их по любому случаю, даже если за столом один Виджен. Понимаешь, Салли, что это значит? Это значит, что мы с тобой совершили восхождение на самую вершину высокой-превысокой горы. Наши проблемы решены. Завтра, с утра пораньше, я отыщу Пуфика, выложу перед ним эти камушки, и, отмахнувшись от трогательных излияний, приму гигантскую сумму, которую он будет просто счастлив вручить. Попахивает не одной тысячей.
Редко кому удается найти верные слова после подобных речей. Но Джордж с этим справился. Полиция у нас прекрасная.
— Открыть шампанское!!! — рявкнул он.
Во время вечернего кормления кроликов в саду «Бухты» — а этим действием открывался и заканчивался каждый его день, — мистер Корнелиус, подбрасывая латук, принялся было мурлыкать один из особенно запоминающихся «Гимнов былого и настоящего», и в конце концов его бы пропел, если бы слова не изгладились из его памяти. Настроение у него было изумительнейшее. События последней ночи дали ему прилив спокойной бодрости, нередко наступающей после какао, копченой селедки и розового бланманже. Человек чистейших намерений, всем своим соседям он желал только блага, в особенности же — ближайшему своему соседу, мистеру Виджену, к которому ощущал отцовскую привязанность, и сознание того, что мучения Фредди позади, процветание его обеспечено, колокола вовсю заливаются радостным перезвоном, а друзьям волноваться не о чем, кроме выбора рыбного ножа для свадебного подарка, воодушевляло его чрезвычайно.
Рядом на газоне возникла тень, и он огляделся.
— А, мистер Виджен! Добрый вечер!
Мистер Корнелиус был очень рад встрече. У него зародилась собственная версия событий прошедшей ночи, и ему не терпелось огласить ее.
— Я долго размышлял над тем, мистер Виджен, каким же образом украшения миссис Проссер могли угодить в сад «Приусадебного мирка», и наконец пришел к заключению, что за личиной показной благопристойности, под фамилией Моллой скрывался один из крупных уголовных авторитетов, специализирующийся на присвоении чужих ценностей. Насколько я представляю, хотя я должен буду
