— Ладно, давайте начнем с самого начала… Кто это? — спросил мистер Леман, услышав стук в дверь.
— Полиция, если в Сиракузах есть хоть какой-то закон и порядок, — высказалась Фанни. — Ныряй в окно. Я бы на твоем месте выпрыгнула. Не давайся им в руки живым.
— Откройте дверь, — велел мистер Леман.
— Я? — уточнил Простак.
— Да.
— Ладно.
У Простака возникло чувство, что ему недостает одного, чтобы превратиться в швейцара, — фуражки с козырьком и формы руританского адмирала. Но нрав у него был мягкий и услужливый, а дядя Теодор помыкал им в юности слишком долго, и теперь он уже не обижался на мелкие поручения.
Подойдя к двери, Простак открыл ее.
Вошла Глэдис Уиттекер в самом воинственном расположении духа, готовая отразить любые атаки на ее мастерство. Фанни встретила ее аплодисментами, но та этого не оценила.
Заняв место в самом центре комнаты, она разразилась речью.
— Прежде чем кто-то что-то скажет, — тихим угрожающим голосом начала Глэдис, — та пауза — не моя вина. Мистер Спендер подал мне неправильную реплику, из третьего акта, так что мне пришлось остановиться и подумать.
— Такой чудесный вечерок вы выбрали для раздумий! — посочувствовала Фанни.
— Могли бы поставить кого-нибудь в кулисах, чтобы подавать реплики!
Сесил Бенхэм зловеще раздулся. Бенхэмы не воюют с женщинами, пока те сами не напрашиваются. А мисс Уиттекер, рассудил он, как раз напрашивалась.
— Я подсказал вам реплику!
— Ну, а я не расслышала.
— Это уж не моя вина.
— Чудненько! — Пэгги Марлоу резво села на кровати. Возбужденные голоса обещали сражение, которые она обожала.
— У меня весь день была дичайшая головная боль, — сообщила мисс Уиттекер, и голос ее задрожал от жалости к себе. — Если вы полагаете, — продолжила она, вдруг перенося атаку на Простака, — что артистке легко играть спектакль, да еще главную роль, когда в гримерку к ней без конца вламываются посторонние с идиотскими замечаниями…
Простак испытал чувства Цезаря, которому Брут вонзил нож в спину.
— Черт подери! — закричал он, удивляясь такой неблагодарности. — Вы же сами хотели, чтобы я делал идиотские замечания… Тьфу, то есть я хочу сказать…
— Нет, правда, мистер Фиппс! Я же куда дольше вашего служу в театре…
— И вот это уже
— Прошу прощения?
— Да прекратите вы! — рявкнул мистер Леман. — Ну, а теперь — начнем сначала и пройдемся по всему спектаклю.
Джека осенило:
— Джо, а хочешь честного и откровенного мнения? Свежий взгляд на пьесу?
— От кого?
— От телефонистки. Молоденькая девушка, хваткая, как стальной капкан. Она видит все, что тут происходит, и я сунул ей сегодня пару баксов.
— Недурная мыслишка. Тащи ее сюда. Пусть кто угодно, только не Фричи.
Мисс Марлоу, которая было снова легла и повернулась на бок, приготовившись заснуть, перекатилась на спину и села. На лице у нее появилось напряженное выражение, словно у леопарда, изготавливающегося к смертельному прыжку.
— Он сказал «телефонистка»?
— Ну, крошка! — взмолился Берни. Он и раньше слышал такие нотки в ее голосе.
Джек говорил в трубку:
— Китти? Это МакКлюр. Слушайте-ка, вы можете оставить там все на минутку и подняться в 726-й?.. Скажу вам, когда придете. Правильно. Пока.
Мисс Марлоу все еще размышляла.
— В этом отеле одна барышня?
— Ну, крошка! — уговаривал Берни.
— Я вроде бы с ней сцепилась, вот потому-то и хотелось бы знать…
— Берни, — возвысил голос мистер Леман, — ты не мог бы отвести эту дамочку…
— В другой как-нибудь раз, крошка.
— Ну, на всякий случай, если это та самая, выпью-ка я еще бокальчик, — решила мисс Марлоу.
— Внимание, слушайте! — призвал собрание к порядку мистер Леман. — Ни-ка-ких больше перебивок. Рассматриваем все сцены по порядку. Итак, мы остановились на прологе. Он годится?
— Да, — согласился Берни.
— Да, — подтвердил Джек.
— Ну а вы, Бенхэм? Как вам пролог?
— О, я вполне удовлетворен!
— Ну, не стоит дуться. Запишите, — обернулся мистер Леман к Динти. — Пролог годится.
— Годится, — сказал и Простак, внося безвозмездную лепту и, поймав взгляд босса, схватился за ближайшую бутылку шампанского. Как странно, подумал он уже не в первый раз за вечер, до чего же круто поменялось к нему отношение Лемана сегодня вечером. Прежнего сердечного дружелюбия и в помине нет. Что случилось с добродушным другом, так часто называвшим его «дорогушей»?
Высказала свое соображение и мисс Уиттекер:
— Вот что не так в пьесе. Героиня не вызывает сочувствия. Я все время сражаюсь с публикой. Я им не нравлюсь.
Фанни изо всех сил постаралась встать.
— А как же иначе? — Она снова плюхнулась на стул. — Ой не могу, свалюсь! — И она потянулась за бокалом.
Мисс Уиттекер, кинув на нее один-единственный взгляд, перестала замечать ее, насколько возможно не замечать Величайшую Жонглершу в Мире.
— Нет сочувствия. Вот и вся разгадка. В спектакль надо что-то добавить, чтобы показать, что, по сути, я хорошая, а не легкомысленный светский мотылек.
— Может, раздать публике брошюрки с пояснением? — предложила Фанни.
— Если бы в начале пьесы у меня была сцена, которая подала бы меня в более привлекательном свете… Скажем, эпизод с ребенком…
— К этому мы еще вернемся, — решил Леман. — Запишите, — бросил он Динти. — Ребенок для мисс Уиттекер.
— Не в самом же начале пьесы! — засомневался Простак.
— Тогда она еще не замужем.
— Ладно, лад-но-о. — Снова раздался стук. — Откройте дверь.
— Я?
— Да-а!
— Хорошо, — послушался Простак.
Снова пришел официант, нагруженный на этот раз подносами с курицей по-королевски.
— Курочка! — весело провозгласил он. — Я говорил вам, что еще вернусь.
— Поставьте на стол.
— Слушаю, сэр. Подходите, попробуйте! — пригласил официант в той же манере добродушного малого, который хочет всех осчастливить.
