— Послушайте-ка, — сказал он. — Очень советую, послушайте.
До сей поры мы встречали Спинка в его лучшем виде. Нашему взору представал вальяжный трезвенник, только украшавший родовое гнездо. Теперь он сбрасывает маску. Перед нами — последователь Макиавелли. Машинке, и той стыдно передавать его слова. Услышав их, пятый граф, резонно заподозривший неладное, все-таки удивился.
— Да, Шортлендс, я лгу. Ну, что будете делать? Сразу скажу, ничего не выйдет.
Граф понял, что дворецкий прав. Страх перед Аделой не позволит разоблачить козни. Придавленный грузом унижений, он слабо крякнул, хотя Огастес на его месте воскликнул бы: «Хо!» Дворецкий тем временем продолжал:
— Росситер мне никаких альбомов не дарил, я их вообще в жизни не видел. Зато у меня есть племянник, он играет на сцене и, заметьте, своего не упустит. Завтра он сыграет новую роль. Только что мы все с ним обговорили.
Тут он прервал свою речь, лицо его потемнело. Он ощутил, что надо было еще поторговаться. Скостил бы мзду до пятидесяти фунтов, тогда как теперь этот актеришка получит сто, хотя и частями. Однако человек, который вскоре выручит полторы тысячи, не должен мелочиться; и Спинк, вполне оправившись, продолжил свою речь:
— Леди Аделе я скажу, что перехватил америкашку чуть не на пути во Францию. Он обещал заехать в замок, так это, к ланчу. Ну, что? Как говорится, без сучка и задоринки.
Лорд Шортлендс, не отвечая, повернулся и направился к дому. Мервин Спинк следовал за ним, ведя в поводу мотоциклет.
— Прекрасный вечер, милорд, — заметил он, войдя в ворота.
Сказав эти слова, он посмотрел на хозяина и остался доволен. Пятый граф напоминал Стэнвуда Кобболда после возлияний. Радовала глаз и местная флора, равно как и фауна. Дворецкий с удовольствием глядел на сирень, цветущую слева, и на птичку с красным клювом, щебечущую справа. Ему доставил радость даже Космо Блейр, курящий сигарету, хотя даровитый драматург, буквально загребавший деньги и в Англии, и в Америке, не отличался красотой. Обычно, завидев его, люди моргали и отводили взгляд.
Драматурги, как правило, изящны. Рост их неограничен, а вот объем — таков, что сбоку их, в сущности, не видно. Космо Блейр не соответствовал стандарту, он был невысок и тучен. Граф называл его «пузатым оболтусом», поскольку он имел неприятную привычку говорить «мой дорогой Шортлендс» и спорить, что бы ты ни сказал.
Сейчас он посмотрел на странную пару сквозь сверкающий монокль.
— А, мой дорогой Шортлендс!
Пэр Англии издал тот звук, который издает медведь, подавившийся костью.
— А, Спинк! — продолжал Космо.
— Добрый вечер, сэр.
— Катались на мотоциклете?
— Да, сэр.
— Какая погода?
— Великолепная, сэр.
— Да, кстати…
Драматург тоже был доволен жизнью. К чаю подали пончики, буквально сочившиеся маслом, а после чая он читал Кларе второй акт. Ее непритворный восторг породил в нем благоволение к ближним, которому способствовала и упомянутая погода. Тем самым, он был рад оказать Мервину Спинку небольшую услугу.
— Да, кстати, — сказал он. — Помнится, вы меня просили помочь вашему племяннику. Роланд Уинтер, если не ошибаюсь?
— Вот именно, сэр.
— Как он сейчас, занят?
— Нет, сэр. Свободен.
— Что ж, у меня в пьесе для него кое-что есть. Странная вещь, мой дорогой Шортлендс, я все гадал, почему мне знакомо это имя, а сегодня вспомнил. В прошлом году он играл в моем шоу, и недурно, скажу вам, не…
Его прервал сдавленный крик. Мотоциклет упал на землю.
— Вы с ним знакомы, сэр? — с трудом проговорил Спинк.
— Естественно. Такой стройный, слегка косит, губы необычного рисунка. И рыжеват, да? Ну, конечно, в сущности — рыжий. Так вот, передайте ему, чтобы он заглянул к Чарли Кокберну. Я пошлю Чарли записочку.
Довольный собой, Космо двинулся дальше. Лорд Шортлендс радостно засмеялся.
— Ну как, Спинк? — осведомился он. Дворецкий не отвечал. Лицо его затуманилось.
— Если этот толстый нахал знает вашего племянника, — развернул свою мысль пятый граф, — навряд ли удастся выдать его за Росситера. Да, Спинк, вам крышка. Кончились ваши козни.
Мервин Спинк молчал. Подняв мотоциклет, он мрачно сел на него и мрачно направился в деревню.
Радость его сменилась скорбью. Синее небо было отвратительным. Бабочки — хуже некуда, колосья — это черт знает что! Словом, настроение пресловутой Пиппы,[12] столь понятное у человека, которому светят полторы тысячи фунтов, начисто исчезло.
— Тьфу, та-ра-рам! — мрачно бормотал Мервин Спинк.
Добравшись до почты, он отправил телеграмму племяннику и мрачно поехал обратно, в замок, чтобы укрыться в своем логове.
Просидев там немалое время с мыслью о том, что нет на свете слов, печальнее чем: «Так могло бы статься»,[13] он услышал звонок из комнат леди Аделы. Когда вызывает хозяйка, надо идти, что бы ты ни чувствовал.
— Да, миледи?
— О, Спинк, приехал мистер Кобболд. Вы не посмотрите, все ли в порядке? Быть может, ему что- нибудь нужно.
— Сию минуту, миледи.
— Мистера Росситера нашли?
— Нет, миледи. К сожалению, он уехал.
— Но вы с ним свяжетесь?
— Непременно, миледи.
Мервин Спинк удалился, ничуть не страшась встречи с новым гостем. Когда он (Спинк, не гость) служил в роскошном доме Кобболда-старшего, младший ему очень нравился, поскольку, от щедрости душевной, нередко заглядывал к нему, чтобы поболтать и выпить. Мало того, несколько раз они ходили вместе на матч.
Однако, приближаясь к голубой гостиной, он был достаточно сумрачен.
Глава XI
Майк сидел в своей комнате, переодевшись к обеду, и ему все нравилось. Пятый граф мог терзаться и томиться, как Шильонский узник, но на свежий взгляд комнаты замка были выше всех похвал.
Скажем, окна, как справедливо заметила хозяйка, выходили в розовый сад, а дальше ласкали взор поля и рощи, где каркали грачи и бегали кролики. В самой комнате было уютно, если не сказать — роскошно. Особенно понравилось Майку мягкое кресло. В сельских спальнях сплошь и рядом обнаруживаешь мебель, сделанную в далеком прошлом по заказу инквизиции; но тут было не так.
Сидя в этом кресле, положив на столик ноги, Майк думал о Терри. Мысли его прервало то, что дверь открылась и появился вальяжный незнакомец, по-видимому — дворецкий, то есть тот самый Спинк, соперник лорда Шортлендса. Вон он каков, этот Адонис или, если хотите, змий в эдемском саду! Что ж,
