тенденция к прозаическому трактату как к основному виду оформления философского продукта.
В пользу дисциплинарности говорит и преемственность сама по себе, отсутствие долговременных срывов философской деятельности, что свидетельствует о присутствии в новой социальности постоянных причин, вынуждающих заниматься философией. О том же говорят и попытки оформления трансляционных каналов самой философии: Академия Платона, Ликей Аристотеля, Сад Эпикура, которые продолжали существовать и после смерти их основателей, стали прототипами оформления трансляционных и организационных каналов теологии, философии и науки в Европе.
В пользу логоса как основания теоретического сжатия и основного арсенала структур знакового оформления номотетики говорит постоянный рост представительства таких структур в философских работах и появление в этих работах специфически логосной проблематики, прежде всего логической, связанной со структурными особенностями древнегреческого языка.
Вместе с тем, хотя это и не противоречит нашей гипотезе, в развитии античной философии налицо странности, которые не могут найти объяснения в рамках гипотезы о дисциплинарном возникновении философии. Мы прежде всего имеем в виду редукцию и почти полное исчезновение из состава философской проблематики гносеологических вопросов трансмутации, познания, социализации и ввода в трансляцию результатов познавательных усилий индивидов. То, что мы встречаем, например, у Аристотеля, Эпикура, стоиков, неоплатоников, не поднимается выше классификации знания или, в отдельных случаях, гносеологических робинзонад. По ходу собственного развития философия очевидно редуцирует, дезактивирует и разрушает традиционный трансляционно-трансмутационный интерьер, основанный на семейном контакте поколений и боге-покровителе как знаке – носителе профессионального текста. Но философия ничего не предлагает взамен, т. е. возникает странная ситуация, явно противоречащая нашей основной посылке об универсальности трансляционно-трансмутационного отношения.
Эту странность можно, нам кажется, объяснить многими причинами и стечениями обстоятельств, включая и традиционное объяснение от института рабства, хотя полной ясности добиться здесь вряд ли возможно. Принимая как факт отсутствие санкционированных обществом трансмутационных каналов, соответствующих новому типу социального кодирования, попробуем в порядке предварительных наметок представить возможную природу этой странности.
Можно, видимо, рассуждать, отталкиваясь от асимметричности трансляционно-трансмутационного отношения, от того факта, что, хотя трансляция полностью производна от трансмутации в прошлом – все транслируемое обществом знание появилось в свое время в каналах трансмутации как результат познавательных усилий конкретных индивидов и было передано обществу для трансляции, - трансляция все же автономна в настоящем, не предусматривает трансмутационной активности в числе постоянно действующих условий собственного функционирования. Для больших периодов времени и в условиях изоляции общества от других обществ это, очевидно, не так: трансляция без трансмутации рано или поздно привела бы к рассогласованию наследуемых форм деятельности с условиями осуществления этой деятельности в экологической нише общества, повела бы к гибели общества. Но если длительность периода не так уж велика, а общество живет в окружении других обществ, трансляция некоторое время может обходиться и без собственных каналов трансмутации, т. е. в нашем случае новое общество могло бы некоторое время существовать на износ традиционного технологического наследства и на заимствования новинок у соседей.
Этот эффект существования на износ обнаруживается достаточно отчетливо. С VIII-VII вв. до и. э., когда были изобретены алфавит и монета, до XVIII в. и. э., когда начались технологические приложения научного знания, европейский очаг культуры отличался практически полным отсутствием в техническом прогрессе того времени. Не менее четко обнаруживается и компенсатор этой технологической бесплодности Европы – растущее число заимствований из других очагов культуры, прежде всего из традиционного Китая (20).
20 Вопрос о том, как возможны заимствования и как именно они происходят, - вопрос особый и достаточно сложный. Прайс предлагает концепцию скрытого посредника – бывалого путешественника или первопроходца, рассказы которого становятся исходным толчком для 'переоткрытия» инокультурных реалий по нормам заимствующей культуры. Такой посредник всегда скрыт: 'И здесь снова, в случае с магнитным компасом… перед нами явное свидетельство, что нечто произошло на Востоке, а потом нечто произошло на Западе. Первое 'нечто' никогда не выглядит ясным и хорошо понятным, причем во всех случаях абсолютно ничего не известно о каком-либо лице или документе, действительно передающем идею или изобретение' [94,с.19]. Но открытия приходят наборами, что и позволяет предполагать наличие скрытого посредника: 'Предполагаемая передача организуется, похоже, в пучки, как если бы за ней стояли определенные одинокие интеллектуалы-путешественники, которые возвращались домой с туманными рассказами, имеющими все же отношение к делу в том смысле, в каком Галилей изобрел телескоп, под влиянием слухов, будто какой-то голландец подобрал комбинацию линз, которая позволяет видеть далекие предметы, как если бы они находились близко. Так, похоже, было и с заимствованием компаса. И в том же самом багаже, прибывшем в XII в., были, возможно, и идея вечного двигателя, и сперматнческий дух механических часов. Часы оказались одним из наиболее сложных китайских изобретений – длинная серия водяных механических часов, которые включали вращающийся глобус, и тот самый набор автоматов, что выбивают барабанную дробь и гудят в трубы в астрономических часах башен средневековых европейских соборов' [94,с.19]. Нам такой механизм заимствовавия-переоткрытия представляется правдоподобным, хотя и частным. Многое и просто 'ввозилось', особенно новые сельскохозяйственные культуры.
Так что падение интереса к гносеологической проблематике, к трансмутационным каналам может объясняться элементарным фактом их действительного отсутствия в греческой социальности.
Асимметричность трансляционно-трансмутационного отношения может быть понята и как своего рода 'очередность' задач по перестройке социального кодирования. В отличие от трансляции, привязанная к смертному творцу и к срокам его жизни трансмутация не может функционировать автономно без постоянной опоры на трансляцию: ее канал с точки зрения формы продукта и акта признания-социализации-перехода в социальную ценность в любой заданный момент времени определен составом и конкретной структурой трансляции, ее фрагментацией по вместимости человека на изолированные в информационном отношении потоки. Трансмутация всегда следует за трансляцией, от нее получая форму. Поэтому, когда речь идет о культурной революции, о перестройке социального кодирования, новая форма трансляции должна установиться раньше, чем,производная от нее форма трансмутации. На примере современных трудностей в странах традиционной культуры мы видим бесплодность и опасность попыток строить новый социокод с крыши, с трансмутационных каналов для не существующей пока трансляционной базы. Эта 'очередность' – естественное следствие асимметричности – также может служить деталью в объяснении исчезновения гносеологической проблематики в античной философии.
В объяснение этого феномена следует, видимо, вовлечь и конкретно-исторические условия жизни и деятельности античных философов. Мы просто упомянем о роли рабства в снижении творческого потенциала – это вопрос хорошо исследованный, и возвращаться к нему не имеет смысла. Но есть и другие обстоятельства того же ингибирующего свойства.
Социальная интеграция по линии: дом-полис-союз городов-империя, отнимала у полиса, основного объекта философского внимания, все большее число степеней свободы, включала его на правах частной и подчиненной социальной единицы в единицы более высокого уровня, перемещая на этот высший уровень и политическую кухню эмпирической номотетики. Снижение поисковой политической активности полиса не
