Вот оно что.
Анж… Я помнил ее, сколько помнил себя. Она часть этого дома, часть нашей семьи. Она делила с нами все: кров, еду, радости и беды… Всегда была рядом.
— Беги… — Прошептал я, разжимая руку и тяжело облокачиваясь о стену.
Женщина нырнула вбок и исчезла за дверью. Я вздохнул, закрывая глаза. Почему так? Почему?
В окнах стремительно поднималось солнце, щекоча жаром лопатки. Вздохнув еще раз, я пошел под душ.
— Мам, пап… — Улыбнулся я, заходя в столовою.
— Андрес!? — Воскликнула мама, с шумом отодвигая стул.
— Сын?! — Удивленно обернулся отец.
Мама замерла в нерешительности. Я прилетел только для этого, мама. Не смей делать вид, что не рада мне! И стремительно преодолев несколько шагов, она была подхваченная мной на ходу. Я прижал ее к себе, пряча лицо в макушке. Вдыхая аромат волос, чувствуя в руках ее тепло. Как же я скучал, мам.
— Ты, будто, в день по сантиметру прибавляешь… — Проговорила она, отходя.
— Анж не видел? — Спросил отец, пережевывая.
Пройдя к своему месту я взял вареное яйцо, подкинул в воздух.
— Не играй с едой, сынок. — Побранила мама, и я усмехнулся, садясь.
— Анж больше не появится в нашем доме. — Проговорил я, наливая себе молока. — Нужно подыскать новую помощницу. Желательно, не псионика, доносящего Арханцель все происходящее у нас.
Мама и отец замерли, перестав жевать. Обернулись друг на друга. Потом мама отвернулась, и злость искривила черты лица. Отец, поднявшись к окну, от всей души ударил раскрытую раму окна. Стекло жалобно загудело.
— Ты отпустил ее? — Обернулся отец.
Я вскинул взгляд. А ты бы не отпустил? Отец отвернулся.
— Пригрели… — Прошипела мама в сердцах.
— Ты пятнадцать лет не могла понять, что Анж — псионик? — Обернулся снова отец.
— Саш, не утомляй… — Отмахнулась мама, вставая из-за стола. Я сдержался, чтобы не улыбнуться. Откусил хлеба. Все уже случилось, что уж теперь.
Доев, я сходил в кабинет за книгой. Лишь там, в комнате, где я постоянно накручивал все новые и новые защитные программки, книга могла быть в безопасности. Вернувшись, я подошел к отцу у окна. Он все еще видимо переживал.
Открыв замок книги я достал сложенный листок бумаги, на котором, как мог, изобразил дерево.
— Художника из тебя не вышло бы. Написано «белое». Что у него белое?
— Все.
— То есть белое невидимое дерево? Ветви так и выглядят как ласты, или ты не смог разъединить их вовремя?
Ласты… Что это? Открыв четвертую страницу с невидимым оружием, я показал папе. Он обернулся ко мне, промолчав. Какое-то время мы смотрели друг на друга, пока он не потер нос, опуская голову. Значит, не расскажешь?
Я, все равно, не пойду дальше, пока не узнаю что это за оружие.
— Что? — В дверях стояла мама. Это уже становилось интересным.
Увидев раскрытую книгу у меня в руках, она подошла.
— Это то, о чем я думаю? — Спросила она у отца, и тот кивнул.
— Через полгода тебе исполнится шестнадцать, Андрес. — Начала мама и я поднял взгляд от книги. — Мы давно решили, что в день твоего шестнадцатилетия расскажем одну историю… Которая, надеюсь, избавит нас от недомолвок и многое прояснит.
— Почему не сейчас? — Удивился я. Если было, что рассказать, почему не сделать это сейчас?
— Нужно кое в чем разобраться. Возможно, эта история приобретет совершенно другие оттенки.
Я закрыл книгу, запер замочек. Аккуратно завернул в рубашку.
— Это же твоя рубашка! — Воскликнула мама.
— Ну, не могу же я таскать ее без всего… А ее сундук слишком большой. — Оправдался я.
— Андрес, а карманы? Да, хоть, креациновый мешок!
Я замер, пытаясь представить, как положу эту реликвию в карман. Когда она была в руках — я чувствовал ее, был уверен… Рассмеявшись, отец махнул рукой. Мама же расстроено уткнула пальцы в лоб. Мам…
— Андрес, мало того, что ты полностью игнорируешь обувь… Ты еще и одежду начал употреблять не по назначению.
— Да, какая разница? — Вскинулся я. — Мне так удобно!
— Два с лишним месяца назад мы говорили о дисциплине, помнишь? Тогда у меня не возникало поводов сомневаться в том, что у тебя не будет проблем в школе.
Я сжал челюсти.
— Сейчас я вижу своего сына, — она посмотрела на солнце. — Когда занятия в самом разгаре — дома. Босяком (ну, с этим я уже смерилась). Отец заплатил за ремонт части здания, которую ты снес. Но не все можно решить деньгами.
Я отвел взгляд.
— Или ты намеренно добиваешься исключения?
Я, просто, хотел увидеть тебя и Целесс…
— Терпение администрации школы — не безгранично, Андрес.
Я обернулся к отцу, ища поддержки. Он смотрел в окно с таким выражением лица, будто это ему, а не мне мать делала выговор. В груди потеплело, но я не посмел улыбнуться.
— Как каменный… — Всплеснула мама руками и пошла из столовой. «Теленок» — вспомнил я и рассмеялся. Отец удивленно обернулся.
Я успевал еще на полтора урока и практическое занятие. Войдя в класс посередине занятий, я замер. Учитель обернулся ко мне, скользя взглядом от макушки до пальцев ног. Среди школяров поднялся шум.
— Где вы потеряли ботинки, молодой человек? — Спросил, наконец, учитель и я остановил на нем взгляд.
— Босяк слишком горд, чтобы носить обувь! — Донеслось откуда-то сзади.
— Тишина! Вы поняли мой вопрос?
— Босяк разговаривает только с избранными!
Класс взорвался смехом. Я вздрогнул, краснея. Белобрысый сидел на первом ряду с ехидной, злой улыбкой. Он молчал.
— Как вас зовут, молодой человек? Не имел чести наблюдать вас на своих уроках прежде.
— Андрес… — Проговорил я.
— Просто Андрес? — Переспросил учитель.
Неужели на этом курсе пять Андресов? — Зло подумал я, возвращая взгляд к учителю.
— Андрес, я прошу вас впредь являться на мои уроки обутым и без опозданий. А сейчас, разрешите мне продолжить занятия.
Я хотел выбежать из класса и забыть о его существовании. Но учитель остановил меня внимательным взглядом, указав ладонью на свободное место. Взяв книгу в руку, я прошел на место. В гнетущей тишине было слышно дыхание сидящих в задних рядах одноклассников.
Учитель продолжил рассказ, и я с трудом пытался уловить ход его мысли. Речь шла о физических законах. Они всегда проявлялись сходным со стихийным преобразованием образом. Учитель говорил о том, что каждая наука, будь то физика, магия, химия, псионика — всегда, абсолютно без исключений соответствовала единым законам мироздания. И объяснял, чертя непонятные схемы и формулы на доске, на простейшем (как он выразился) примере — вода-лед. К концу урока я сидел пораженный, взволнованный, покоренный стройностью того, что говорил и изображал учитель. В тот момент я пообещал себе не пропускать его уроков — ни в коем случае.
