нем исчезли, уступив место единственному, почти животному инстинкту самосохранения. И в последние недели, как это ни странно, удача сопутствовала ему, подчас воскрешая этого человека из мертвых. Вряд ли можно было назвать его человеком… Он жил среди людей своей расы, которые презирали его, считая подлым и ничтожным. Теперь он находился на вражеской земле, и страх быть пойманным заставлял его мчаться вперед быстрее ветра. Однажды на поле сражения, где его практически никто не видел, Орлу Фейлу довелось услышать рассказ о легендарном Мече Шаннара. Чудодейственный секрет глубоко запал в душу гному. Его удивлению не было предела, когда он узнал, что Меч находится совсем рядом с ним. Он буквально обезумел от непреодолимого желания обладать оружием, сила которого превосходит возможности простых смертных. За последние несколько лет психика гнома претерпела значительные изменения. Он находился на той зыбкой грани трезвости рассудка, которая граничила с сумасшествием. На него накатывали приступы отчаяния и жалости к самому себе, и тогда он рыдал, как ребенок, громко и безутешно. Ничтожный повод мог вызвать у него безостановочный смех. Очень низкий интеллект и почти бесконтрольное проявление эмоций, жадность, эгоизм и предательство сделали его изгоем в своей стране, с той лишь разницей, что его не стремились уничтожить. И теперь это полубезумное существо, держа в своих руках Меч Шаннара, мчалось вперед навстречу ветру. Орл Фейн знал одно: его собственная жизнь целиком зависит от этого Меча. Он не понимал, как, каким образом Меч может быть полезен ему, но уже одно то, что им мечтали обладать многие люди, а он был у него — уже только это обстоятельство кружило ему голову до безумия и распирало его мелочную, ничтожную душонку.
«Да, да, на север, только на север! Мне надо найти Хозяина, лорда Уорлока», — одержимо думал Орл Фейн и продолжал бежать вперед. Время от времени он останавливался и любовно поглаживал сверкающую сталь древнего клинка. Глаза его загорались диким блеском. «Дураки! Все дураки, кто относился ко мне без уважения! Вы еще заплатите мне за все! Теперь я — и никто другой — являюсь обладателем бесценного Меча. Вы все еще придете ко мне!» — думал про себя Орл Фейн. Наступившая темнота пугала его, но отступать было некуда. У гнома был один путь — только вперед.
Поэтому он, цепенея от ужаса, продвигался дальше. Несколько раз он пробовал оглянуться назад, и всякий раз его взору открывалась страшная картина: атмосфера вокруг представляла собой черные и серые слои, которые были непроницаемы. Кругом стояла мертвая тишина, в темном холодном воздухе чувствовалась сырость. Временами гному казалось, что он замкнут в этом жутком черном пространстве. Однако неведомые силы несли его крепкую фигурку вперед. Через некоторое время он явственно почувствовал, что, кроме него, в этом зловещем черном пространстве находятся другие существа. Вначале он воспринимал их как плод своего воображения, но потом, к своему удивлению и ужасу, увидел их воочию и вскоре совсем перестал бояться их. Страх начал проходить, и незаметно Орл Фейн стал неотъемлемой составной частью этого иррационального мира. Он уже не боялся этих странных существ, которые по внешнему облику напоминали огромных птиц, вот только разговаривали они на человеческом языке. Любому разумному человеку показалось бы, что он попал в театр абсурда. В холодном воздухе, в жуткой пронзительной мгле прыгали, хохотали, хлопали крыльями, кивали человеческими головами, бесновались, неистовствовали, захлебывались от смеха, гигантские черные птицы. Волосы поднимались дыбом при виде этих чудовищных существ, представлявших собой нелепый симбиоз человека и птицы. Впору было лишиться рассудка… Однако и здесь Орла Фейна спас его постоянный сильный инстинкт самосохранения. Он сразу вошел в этот чудовищный мир, приняв его целиком, став его составной частью. Он прыгал вместе с этими необычными птицами, танцевал, даже что-то напевал и… по всей вероятности, его рассудок перестал быть основополагающей частью бренного тела.
Между тем прошло уже несколько часов, как трое путешественников безуспешно боролись с непроницаемой черной пеленой. В этой сырой мгле любое движение лишалось точности, черный воздух обволакивал все вокруг и создавал впечатление жуткого миража. Зыбкие черные слои воздуха то надвигались на них с устрашающей силой, то на какой-то миг отступали, создавая иллюзию исчезновения. Панамон Крил рьяно шел вперед, желая как можно быстрее вырваться из этого иррационального мира, но временами он останавливался и хватался рукой за горло. Вокруг разливался мертвецкий холод, от которого становилось трудно дышать. Громадный скалистый тролль тоже часто останавливался, с трудом переводя дыхание. Его глаза под мохнатыми бровями тревожно смотрели на охватывающую все вокруг мглу, из которой не было выхода.
Юный житель Долины с трудом шел вперед, понимая, что радужным надеждам пришел конец. Но, как это ни странно, именно в этом промозглом сумраке, среди мертвой тишины к нему вдруг пришла небывалая уверенность в собственных силах. Внутренний голос звал его вперед, убеждая, что силы небесные не допустят его поражения. И сердце юноши, еще недавно трепетавшее от страха и отчаяния, наполнилось силой и уверенностью в том, что они найдут Меч Шаннара. Еще немного усилий — и цель будет достигнута, надо только набраться терпения и выдержки.
— Мы идем через какое-то безумие… Здесь сам воздух пахнет смертью… — в отчаянии произнес Панамон Крил и посмотрел в лицо Ши.
— Мы должны идти дальше, — уверенным и бесстрастным голосом ответил юноша.
Панамон озадаченно посмотрел на Ши, потом, ища поддержку, перевел взгляд на Кельтцета. Он был крайне удивлен тем, что скалистый тролль безмолвствовал. Раньше Панамон всегда находил у него содействие любому своему начинанию, и теперь то обстоятельство, что Кельтцет был явно на стороне Ши, насторожило его.
Любителю авантюрных приключений ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть и следовать за жителем Долины. Между тем туман сгущался, и в этой черной мгле их собственные фигуры представлялись зыбкими расплывчатыми тенями. Идти вперед становилось все труднее и труднее. Панамон вытащил из походного мешка длинную крепкую веревку и, привязав один конец к поясу, передал ее Ши и Кельтцету — это был единственный способ не потеряться. И все трое продолжали путь в призрачном темном пространстве. Иногда едкий туман ел глаза, и они слезились, — это напомнило Ши ядовитый туман в тех местах, где они сражались с Болотным Призраком. Зловещий сумрак сомкнулся со всех сторон, и путники могли пробираться дальше только медленно, почти на ощупь.
С каждой минутой их все больше и брльше охватывало состояние резкой сонливости. Образы реального мира уходили все дальше, оставляя лишь обрывочные следы в памяти. Иногда им казалось, что голова налита свинцом, перед глазами то и дело возникали видения, все звуки, чувства были приглушены, и подчас они как бы плыли по воздуху, напоминая сомнамбул. Время от времени наступали такие моменты, когда на них нисходило озарение, и они видели далекий реальный мир ясным и хорошо воспринимаемым. Они явственно ощущали на себе теплые лучи солнца, вдыхали свежий аромат зеленой травы, чувствовали на губах соленые морские брызги. Им становилось грустно, хотелось плакать… И тотчас вдали начинала звучать прелестная щемящая мелодия, напоминающая плач о неразделенной любви. При этом все трое испытывали чувство удивительного блаженства. Внезапно радостные, благостные ощущения сменялись мрачными картинами ужаса и смерти. Во всех лицах, которые являлись путешественниками из того, реального мира, сразу бросался в глаза их звериный оскал. Это были полулюди-полуживотные, бродившие по свету в поисках черной силы и совершавшие ужасные, чудовищные поступки. Глаза и рот этих существ были искажены от страха и ужаса, крылья надрывались в отчаянной попытке взлететь, и они временами изрыгали языки пламени. Потом эти чудовищные картины сменялись пронзительным ощущением близкой смерти. Звучали похоронные гимны, умершие или их тени вставали из гробов и жалобно протягивали к ним руки, зовя в свой унылый загробный мир. Мертвецы окружали их плотным строем. Панамон, Ши и Кельтцет задыхались, дрожь, точно при лихорадке, сотрясала каждый нерв, каждый мускул, а к горлу подступала отвратительная тошнота. Мертвецы пытались прижаться к ним, и при этом путешественники едва не лишались чувств. Ногти их впивались в ладони, сердца сжимались от невыразимого ужаса. Временами они впадали в полное оцепенение и не могли ни крикнуть, ни шевельнуться, ни вздохнуть. Смертельный холод, как коварная змея, проникал в их души. И в тот самый момент, когда сердца всех троих готовы были разорваться от страха, боли и отчаяния, вдруг… послышалась музыка. Она нарастала… Уже звучал целый оркестр. И путешественники услышали, как в басах разбушевавшегося оркестра, изломанная и до неузнаваемости искаженная, гибла мелодия надежд юности… Вот опять появился призрак смерти — тромбоны выводили заупокойную молитву. Она тотчас сменилась страстным порывом. В отчаянии все силы брошены против грозного призрака. Он исчез, но и сил осталось мало… Раздавались жалобные всхлипы скрипок, которые словно молили о пощаде. И вдруг сдержанно, твердо и непреклонно зазвучала в оркестре
