ног валящий ветер.
Пятница, 5 декабря 1980
Не могу оторваться от книги Чуковской, от этой поразительной 'записи' живой Ахматовой, от всего этого ужаса, позора, страдания. И все же все время как бы спрашиваю себя: да как все-таки мог этот ужас длиться так долго? Откуда столько подлости, страха, ненависти? Откуда это 'палачество'? До – во время – и после Сталина. Вот что, между прочим, меня поражает: отрыв всей этой до предела утонченной элиты от 'народа'. 99% русского народа не имели – и, наверное, не имеют и сейчас – никакого отношения к ней. Необычайная хрупкость, оранжерейность русской культуры. Писатели в России гибли и гибнут, как птенцы, выпавшие из теплого гнезда. Когда читаешь о французских писателях, например, чувствуешь их защищенность – не 'народом', конечно, а самой культурой. У меня впечатление такое, что в России всегда много отличных писателей, поэтов и т.д., но при этом нет 'культуры' как элемента, в котором они могут жить и дышать. Выкорчевывая, уничтожая писателей, власть – любая власть – делает это не потому, что боится их, – ну чем был опасен Мандельштам для Сталина? – а потому, что чувствует их абсолютную инородность и за нее их ненавидит. Но то же самое и в эмиграции, и в Церкви. Все и всюду мерится по 'низу', это какая-то утробная ненависть к 'высшему'. Выносят только штампы: священника, поэта (общедоступного, 'своего'…). Отойди от штампа, и ты – враг… На культуру, на качество очень мало 'клиентов'. Нет спроса, и предложение поэтому оказывается отвергнутым…
1 комитет по строительству (англ.).
550
Вот читаешь об Ахматовой, как годами исправляла, оттачивала она – несмотря на все ужасы – свою 'Поэму без героя'. И с каким отвращением думаешь о своей 'работе', обо всем написанном, всегда в спешке, всегда приблизительно, всегда на 'фру-фру', и становится бесконечно грустно. Все случайно – и именно грустно думать об этом в шестьдесят лет…
Всякий 'микрокосм' (например, семинария) соткан из тех же страстишек, амбиций, зависти, страха, что и 'макрокосм' – то есть человеческое общество в целом. Во всяком есть – потенциально – и аятолла Хомейни, и Сталин, и Смердяков и т.д. 'Развитие' их ограничено только одним: отсутствием у них власти . Страшна в мире, страшна для человека только власть. И в ограничении ее, в сущности, единственная заслуга, а также и призвание скучнейшей во всех других отношениях демократии.
Ахматова :
Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор. К смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней – царственное слово.
Боже мой, до чего это прекрасно!
Трудность, поистине уникальность христианства в том, что оно обращено к личности , но дарует ей как ее исполнение – Церковь . Личность, не принимающая Церкви, извращает христианство, претворяя его в духовный нарциссизм и эгоизм. Церковь, не принимающая личности, извращает христианство, снижая его до 'толпы', до 'массовой религии'. В такой Церкви личность заменена благочестивым штампом ('церковный человек'), а в такой личности Церковь, в лучшем случае, воспринимается как раздаятельница 'духовного питания'. Эта путаница, соблазн, искушение и обман – вечные, но в наши дни они особенно ясны. С одной стороны – поиски 'личной духовности', а с другой – какой-то 'церковной активности', Церкви как активности, как 'коллектива'. Отражение двух сопряженных одна с другой современных болезней: индивидуализма и коллективизма. Тайна христианства: 'внутри себя собор со всеми держать'. Но именно внутри себя , а не в религиозном коллективизме.
Нужно всегда помнить, что в категориях 'мира сего' христианство не может не быть парадоксальным , и там, где этого парадокса нет, оно в чем-то ущерблено и подменено . Сочетание личности и Церкви – один из таких основоположных парадоксов.
Суббота, 6 декабря 1980
Вчера за ужином разговор с Томом [Хопко] о западных богословах (большинстве), которые провозглашают как нечто самоочевидное, что – ввиду 'cultural mutation'1 нашей эпохи – нужно радикально перестраивать все богословие и всю жизнь Церкви. Богословие должно, так сказать, сделать выводы из того, что произошло , что есть … Мой вопрос1 но что же именно про-
1 'культурной мутации' (англ.).
551
изошло, в чем содержание этой 'мутации'? Мне кажется, что, прежде чем делать выводы и самим 'перестраиваться', богословы должны были бы заняться именно этим вопросом. Я вижу, однако, только две реакции – на Западе, Православие не в счет, ибо оно еще просто 'не в курсе', не знает ничего о какой бы то ни было 'мутации'. Это – либо принятие, безоговорочное и безо всякого предварительного анализа, этой самой 'мутации', либо же – ее столь же безоговорочное отвержение.
Но тут возникает еще предварительный вопрос: о сущности прежде всего самого богословия. В том-то и все дело, мне кажется, что на Западе богословие с самого своего возникновения как 'науки' (то есть с появления схоластики) поставило себя в зависимость от 'мира сего' – от его категорий, слов, понятий, 'философии' в широком смысле этого слова. Отсюда постоянная необходимость в 'адаптации', в проверке – не 'мира сего' христианским благовестием и опытом, а самого этого благовестия и опыта – 'миром сим' и его 'мутациями'. На этот раз мутация касается как раз самой веры, и потому паника от 'несоответствия' веры – миру и его мудрости – особенно интенсивная. И ведет она к двум ориентациям, к двум выборам. Либо к растворению веры в этой 'мутации' (как, например, theology of liberation1 ), к утверждению, что сама эта мутация – на глубине своей – соответствует христианству (которое-де, мол, тоже заботится прежде всего, скажем, о 'свободе, равенстве и братстве', или о здоровье и счастье , или о 'земном рае' и т.д.). Либо же к духовному эскапизму, к освобождению христианства, раз и навсегда, от какого бы то ни было интереса к каким бы то ни было 'мутациям' или, попросту, – к миру и к судьбе человека в нем. Первый выбор 'реализует' себя при помощи перетолкования веры (которая, если ее правильно понять, должна оправдать 'секс', 'аборт', 'эвтаназию' и 'революцию'), а второй – сведением всего христианского предания, скажем, к 'Добротолюбию'.
Обращается ли христианство к миру – благовестием или богословием ? Продолжить.
Понедельник, 8 декабря 1980
Вчера днем на заседании вновь образованного 'Консультативного комитета' правозащитных организаций, заседании, на которое, неожиданно для себя, мы получили приглашение. Все 'тузы' – Чалидзе, Гинзбурги, Н.Горбаневская, Л.Алексеева, А.Вольпин, К.Любарский и т.д. Общее впечатление – это все-таки и несмотря на все чистое дело , ибо движимо оно состраданием, жалостью, обращенной к лицу заключенного…
После этого ужин с Л. на 107-м этаже Trade Center2 . Поразительный, сногсшибательный вид на Нью-Йорк.
Благовестие или богословие (см. выше). Благовестием я называю не 'библеизм' сектантов всех оттенков, а свидетельство об опыте Церкви , о вере как не просто изложении того, 'во что верит Церковь', а о том также, чему она
1 богословие освобождения (англ.).
2 Всемирного торгового центра.
552
