ДНЕВНИКИ 1973-1983

3 В январе 1975 года группа американских богословов, принадлежащих к разным Церквам, приняла на встрече в Хартфорде (штат Коннектикут) текст 'Призыва к богословскому утверждению', более известному как 'Хартфордский призыв'. Среди подписавших его был о.Александр Шмеман.

ние: несмотря на изобилие халтуры (поспешное, иногда впопыхах и в последнюю минуту, писание) – единство 'мироощущения'. Ах, если бы немножко свободы: не пора ли все это привести в порядок? Или Он лучше меня знает, что нужно, и как раз этого 'приведения в порядок', систематизации и не допускает?

Письмо от Никиты – в защиту 'Теленка'. Я сразу готов согласиться – так мне хочется, чтобы Солженицын был 'прав' и 'велик'. Мое мучительное свойство: видеть (может быть, хотеть видеть) правду каждого подхода, каждой 'установки', невозможность быть ни в одном лагере. Испуг, отталкивание – когда вижу даже у Солженицына психологию 'партии', 'лагеря', 'стратегии'.

Мокрый снег. Холод. Письма и телефоны.

Среда, 12 марта 1975

Вчера вечером лекция в Manhattanville College1 . До лекции ужин у моей старой подружки монахини К.Б. – с нею, еще двумя 'монахинями' (в штанах и завитушках), двумя бородатыми активистами (про которых я так и не узнал, священники они или нет) и двумя молчаливыми студентами, ошеломленными всем происходящим. К.Б. говорит мне о приближающейся катастрофе: школа умирает, бывшие студенты перестали помогать и т.д. Зачем же была вся эта суматоха с 'секуляризацией', постройка где попало новых дортуаров, все это истерическое перекрашивание? Подлинно, кого Бог хочет наказать, того он лишает разума…

На лекции масса народа, большой успех. Говорил о христианском понимании человека, о необходимости обличить 'человека', преподносимого нам наукой: сведенного к полному детерминизму, но почему-то 'свободного' и 'с правами'. Говорил о том, что довольно жалкой апологетики, целиком построенной на расшаркивании перед 'наукой'. И потом – об 'образе неизреченной славы', сотворенном, падшем, возрожденном…

После лекции – чаепитие у Павла Литвинова с Катей Алексеевой, Я.С.Исаковым и Ириной Баратовой, приехавшими на лекцию специально из Sea Cliff'a.

Письмо от шведского издательства – предложение издать шведский перевод 'For the Life of the World': после русского (самиздатовского), греческого, французского, итальянского, финского и немецкого это – седьмой перевод! Отсюда – страстное желание вырваться из суеты, засесть за работу. Вчера Дриллок говорил о своем восторге от 'By Water and Spirit'. 'Пишите…' А я вот уже три недели не тронул своей 'Евхаристиии'. А вместе с тем очень остро чувствую, что все это, может быть, гордыня ('мое творчество!'), что именно 'суету', а не 'творчество' посылает мне Бог. Вечный вопрос: как действительно провести черту между удовольствием от 'успеха' (гордыня) и радостью, что что-то, что ощущалось важным и истинным, доходит ('для Бога', 'не нам, не нам…'). Страшная недостижимость подлинного смирения. Вечное, немедленное, моментальное выскакивание маленького 'я', о котором сразу же узнаешь его ничтожность и пошлость. Боязнь всего того, чем Бог это самодовольство 'врачует'.

1 женский католический университет.

Суббота, 15 марта 1975

Два дня в Syosset на епископском соборе. В четверг лекция в Nassau College, потом – завтрак с проф. К.Каллауром, его женой и каким-то молодым историком. Вчера вечером, после собора, блины у Месснеров в Sea Cliff'e с Пушкаревыми, Фотиевым и Кишковскими. Из-за снежной бури ночевал у Кишковских и только сейчас 'заехал' домой – перед отъездом в Endicott!

Понедельник, 17 марта 1975

Великий Пост. Вечер субботы и воскресенье провел в приходе в Endicott, как и в прошлом году. И опять радость и даже умиление – от вечерни с детским хором, от количества причастников, от реальности – неумирающей – несмотря ни на что! – жизни Церкви.

Вчера вечером – прощеная вечерня в семинарии, сегодня длинная, 'уставная' утреня. Пытаюсь 'собраться', утихомириться, углубиться, но, Боже, как это трудно…

Вторник, 18 марта 1975

Лучезарные, весенние дни. Вчера все 'послеобеда' с Л. у Сережи и Мани. Маня в Вашингтоне у матери, у которой был второй удар. С детьми на ирландском параде St. Patrick's Day1.

Вечером канон Андрея Критского. Полная церковь. Вчера также письмо от незнакомой мне Barbara A.: '…your lucid descriptions of what was, ought be, and is, are very helpful to my own understanding of Orthodoxy. Were it not for writers and speakers such as you, and Fr. Hopko, for instance, I might long ago have abandoned ship or what seemed to be a soulless dinosaur…'2.

Рассказ Тома о поездке в Грецию, о бессмыслице церковного положения там. Исторический кризис Православия и вопрос: сумеет ли оно творчески пережить распад, крах своей органической эпохи? С человеческой точки зрения, положение почти безнадежно. Но твердо верю, что 'невозможное человекам возможно Богу'3.

Среда, 19 марта 1975

Статья В.В. Вейдле в 'Русской мысли' об эмиграции – против Шафаревича и Солженицына. Тон – благородный и высокий, от которого мы давно отвыкли.

Самому Вейдле восемьдесят лет!

1 День святого Патрика (англ.).

2 '…ваши ясные описания того, что было, что должно быть и что есть, очень помогают моему пониманию Православия. Если бы не такие писатели и лекторы, как Вы и о.Хопко, например, я бы давно покинула корабль или то, что казалось бездушным диназавром…' (англ.).

3 Лк.18:27.

Четверг, 20 марта 1975

Вчера – первая преждеосвященная Литургия. А до этого – полтора часа исповедей. Все это приводит действительно в 'благодатное состояние', и мелкими, ненужными начинают казаться все дрязги и вся мышиная суета…

Вчера также пытался написать что-то о Вейдле для 'Русской мысли'. Думал о том, какую, в сущности, большую и по-своему решающую роль сыграл он в моей жизни – начиная с того лета в Англии, где мы вместе с ним гостили. Помню, как он заставил меня читать 'Le Grand Meaulnes' Founier1 , читал мне вслух свою статью, оттиск которой до сих пор сохранился у меня ('Саше Шмеману в надежде славы и добра'). Потом целый год преподавал он мне историю философии в русской гимназии. Потом – в Институте. Потом эти лекции о русской поэзии и искусстве в годы оккупации, меня, помню, приводившие в полный восторг. Наши ужины с ним вдвоем на его квартире… За все это, вдруг, горячая волна благодарности, которую и хочу 'воплотить'.

Пятница, 21 марта 1975

Только что вернулся с аэродрома: провожал Льяну, Машу и Веру на Мартиник, куда они едут на неделю каникул. Первый день весны, и после трех дней дождя и бури абсолютно прозрачное, лучезарное утро.

Вчера купил и уже наполовину прочел воспоминания Danielou ('Et qui est mon prochain?')2. Те благородство, широта, а вместе с тем твердость, христо- и церковь-центричность, от которых мы постепенно отвыкаем в удушающей атмосфере современного христианства. Впечатление кислородной маски…

Вчера звонок от Максимова. Сговорились встретиться сегодня вечером. На пути с аэродрома обдумываю, как и что ему сказать – в ответ на то, что он говорит, на упреки и обвинения. Выходит приблизительно так:

'Дорогой Владимир Емельянович. Прежде чем перейти к ответу на Ваши обвинения, позвольте сказать следующее. Больше всего меня поражает в Вас и почти во всех выехавших в последнее время из России – это то, что Вы никогда и ни о чем нас не спрашиваете, что у Вас нет, очевидно, ни малейшего интереса к тому, кто мы, к нашему опыту, нашим мнениям, да и просто к нашей жизни. Вы приехали нас учить и о наших делах судить и рядить. Вы все знаете, знаете, кто прав, кто виноват, имеете готовое мнение обо всем на Западе. Мы с жадностью слушаем Вас, вчитываемся в каждую написанную Вами строчку, и вот Вы принимаете как должное этот интерес без всякой взаимности. А так как Вы имеете главным образом с людьми, Вам поддакивающими (что, между прочим, совсем не означает, что они Вас понимают или думают так же, как Вы), то Вы очень быстро и легко приходите к заключению, что учить, судить и рядить – не только Ваше право, но и священный долг. На самом же деле Вы, конечно, очень мало что знаете о сложной