сказали: 'Скажите самое главное, что Вы имеете нам сказать'?' Ведь в последнем счете 'Россия', 'изгнание', 'большевизм', 'Запад', 'прав ли Литвинов' и т.д. – все это не только преломляется в сугубо личной судьбе каждого, но и изнутри, подсознательно этой личной судьбе подчинено. В последнем счете каждый занят и живет собою – не обязательно эгоистически, но потому, что нет никакой жизни, кроме
1момент истины (англ.).
Думая об этом, сначала вспомнил чьи-то стихи (не помню):
'О том, что мы живем,
О том, что мы умрем,
О том, как страшно все
И как непоправимо…'
А потом сказал бы, что имеет смысл на земле только то, что побеждает смерть, и не что, а Кто – Христос. Что есть только одна несомненная радость: это знать Его и Им 'делиться' друг с другом. Что в последнем смысле все остальное неважно. Вера, надежда, любовь… Но если бы я сказал это, то вышла бы 'проповедь', и притом банальная. А вместе с тем к этому сводится для меня вся 'несомненность', и вне ее все – 'постольку, поскольку…'.
Днем – часок у Сережи и Мани. Яркое солнце и ледяной холод…
После утрени читал 'Нью-Йорк Таймс' и не удержался – написал письмо в редакцию, которое эта последняя, конечно, не напечатает. Сил нет больше выносить эту 'левацкую' подлость и слепоту западной интеллигенции.
Ужасы в Индокитае – по телевидению. Холодное бешенство.
Сегодня вечером жду Льяну, Машу и Веру с Мартиника. И радуюсь, как молодожен. 'Нехорошо быть человеку одному'
Только что телефон от бедной Манюши: ее матери – Мане старшей – гораздо хуже. Завтра – операция мозга…
Возвращение вчера вечером Л. с Мартиника. Все три загорелые и очень довольные своими каникулами.
Длинный разговор сегодня с Марьей Васильевной Олсуфьевой, итальянской переводчицей Солженицына, из Флоренции. Ее привезла ко мне Patricia Blake. Эта последняя говорит: 'Солженицын ненавидит культуру, искусство, поэзию… Больше всего меня удивляют размеры ущерба, нанесенного русским людям советским обществом'.
Тихое, спокойное воскресенье вдвоем дома. После обеда прогулка до вокзала, потом сравнительно благополучное занятие подоходным налогом, ужин в ресторане. Перечитывал свои статьи и доклады за последние пятнадцать лет для сборника, о котором размечтался Давид. Удивляло (хотя не должно бы, в сущности) – при различии тем и аудиторий единство 'вдохновения', един-
1 Из стихотворения Г.Адамовича 'Осенним вечером, в гостинице, вдвоем…'.
2 Быт.2:18.
ство все эти статьи так или иначе пронизывающего видения. На сборник согласился, чтобы, в каком-то смысле, отделаться, а выходит так, что он отражает некое 'целостное мироощущение'. Удивляет же меня это потому, должно быть, что подсознательно я знаю, что почти всегда писал тоже, чтобы отделаться, наспех, из-под палки и даже небрежно.
С 7.30 утра по 4.30 – в семинарии. Лекции и 'заседания', телефоны и свидания со студентами. А на дворе – ослепительный теплый весенний день после целой недели холодов.
Всегда после такого дня думаю: как должен я быть благодарен Богу за атмосферу, окружающую меня в семинарии: Давид, о.Кирилл Ставревский, Анна, атмосфера дружбы, внутреннего понимания и 'без лести преданности'.
Вчера праздновали с Л. ее назначение Dean of the Faculty
Утро в семинарии. Лекция о пасхальной ночи и о Великой Субботе, наполняющая меня самого радостью, о которой говорю. Исповеди. Диктование писем. Потом дома – очередной скрипт для радио 'Свобода'. И теперь – в два часа дня – отъезд в Yale
Сегодня с утра тьма и проливной дождь. Хотелось бы засесть за стол и писать свою 'Иерархию ценностей'. А вместо этого нужно ехать в Нью-Йорк (радио) и затем в Syosset на малый синод.
В четверг – короткое, но очень милое письмо от Солженицына и более длинное от Наташи Солженицыной]. Чувство, что человеческий контакт не нарушен. Хочу заехать к ним на пути из Мюнхена, куда еду через десять дней по делам радио 'Свобода'.
Сегодня утром – на похоронах Sarah Lutge, в Гарлеме. Весь день вчера – за работой над 'Intercommunion'. Буря, холода. Сегодня снова – солнце. Но все еще мороз.
1 деканом, ведающим вопросами, связанными с профессорско-преподавательским составом.
2 Французский ресторан в Нью-Йорке.
3 Йельский университет в штате Коннектикут.
Salt Lake City, Utah!…1 Пишу это в отеле, куда только что привез меня греческий священник. Перед прилетом – огромное Соленое озеро, а справа и слева – снежные горы. Издалека виден мормонский 'Tabernacle'
В аэроплане (а я летел с пересадкой в Чикаго, шесть часов) читал] Nouveau Bloc-Notes (1965-1967) Francois Mauriac
В Salt Lake City – на два дня (лекции), и, как всегда, тоска, чувство плена.
Вчера – чудная всенощная, вынос Креста.
Salt Lake City. Вчера вечером – собрание в греческой церкви, неожиданно приятное. Умные вопросы, огромная жажда узнать больше о вере, Церкви и т.д. И как мало жажде этой Церковь отвечает, как мало ее удовлетворяет.
Перелистывал Book of the Mormon, в газете читал об их только что закончившейся здесь мировой конвенции. Удивительно: мормонство цветет, распространяется, все речи пронизаны убежденностью, радостью. В чем дело? Что привлекает? Очевидно, не эта странная, неудобоваримая книга и не легенды о Смите и каких-то золотых таблицах. Но тогда что же? Вечная загадка религии, никогда не перестающая не только удивлять, но и пугать меня…
Странный город – с этими широчайшими улицами, с этим уродливым мормонским храмом, видимым отовсюду, со снегом покрытыми горами кругом.