ДНЕВНИКИ 1973-1983

Все после-обеда над статьей о Солженицыне, точнее – об его 'старообрядческом соблазне'.

Чувствую какую-то нехорошую, недобрую усталость. Нехорошую потому, что от уныния, от желания убежать от всех этих страстишек, от всего этого бурления мутной воды, в котором плаваю столько лет. 'Давно, усталый раб, замыслил я побег…'3 . А от этого замысла, от соблазна и искушения им – усталость…

Вторник, 28 октября 1975

Завтрак сегодня (в испанском ресторане Segovia) с двумя советскими искусствоведами Владимиром и Натальей Тетерятниковыми (она из музея Андрея Рублева в Андрониковском монастыре в Москве). Впечатление очень симпатичное и светлое. С нами завтракал и о.К.Фотиев.

1 Из стихотворения В.Ходасевича 'Звезды'.

2 См. Ин.16:8-9.

3 Из стихотворения А.С.Пушкина 'Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит…'.

Весь день вчера в мучительном разборе 'дела наркотиков' в семинарии. Предельное омерзение и усталость от этих разговоров, не столько от самого 'греха' или 'преступления', сколько от ханжеской и липкой жижи, которой все это неизменно покрыто в 'религиозном' учреждении. Идя сегодня утром на станцию, играл с мыслью написать книгу – 'Письма о религии', что значит, конечно, о торжествующей кругом, для меня все более и более невыносимой 'псевдорелигии'. Вся эта восторженная и пустозвонная возня с 'духовностью', 'умным деланием', 'православием', 'паламизмом', вся игра в религию, начиная с самого богословия, – наступает момент, когда все это просто давит унынием. Моя интуиция в 'For the Life of the World' правильная – Христа отвергла и распяла именно 'религия', которая есть единственный настоящий грех, единственное настоящее зло – 'отец ваш дьявол…'1.

Длинный разговор с Тетерятниковым о старообрядчестве, о культуре которого он написал книгу. Замечание его жены: 'У нас в Москве все – такие славянофилы!' И все это опять выдается за 'религиозное возрождение'.

Четверг, 30 октября 1975

Мучительно суетные дни в семинарии. Кризис достиг своего предела. Вчера – двухчасовой разговор с С.М. Что делать с таким отчаянием? И что тут может 'академическое богословие'? Я убежден, что глубокая причина нашего кризиса именно тут: в несоответствии между тем, о чем и в чем христианство, и этой гладкой, немецкой, самодовольной 'академичностью'. Реакция о.И.М.: 'Не нужно преувеличивать…' Реакция К.: 'Нужно снова завести student council2 …'. И главное, главное – болтать и обсуждать…

Удивительно, однако, то, что – несмотря на этот кризис, возню и разговоры – чувствую спокойствие. Может быть, потому, что такой кризис волей-неволей выбивает из той липкой фальши, в которой большей частью живешь и которая одна по-настоящему и выматывает душу.

Только что пришел Том, принес первое 'покаяние'. N. пишет: 'Да, педераст, да, наркотики, но хочу каяться…'

Утешение: звонок от Алеши Виноградова: 'Хочешь, я приеду сидеть, отвечать на телефоны и оберегать твой покой…'

После влажной жары этих дней – ясная, холодная осень.

'И радости вашей никто не отнимет от вас…'3.

Пятница, 31 октября 1975

Вчера весь день почти дома один. Но… с одиннадцати до часу – М.М., а с десяти до часуночи – С.М. И здесь, и там мучительно длинные разговоры с людьми, единственная трагедия и страдание которых – в их страшной заключенности в себе…

1 Ин.8:44.

2 студенческий совет (англ.).

3 Ин.16:22.

В шесть часов – отвез Л. на [аэропорт] La Guardia, она едет на weekend в Монреаль [к дочери Маше].

Писал статью о Солженицыне и скрипты. Слушал 'рапорты' о семинарской буре (Том, Давид, о.К.С.).

Суббота, 1 ноября 1975

Ноябрь, и сразу же другой становится 'окраска' зрения, другим – чувство жизни. Эти ощущения месяцев, конечно, из детства. Ноябрь – в парижском детстве – начинается с Toussaint (мое 'первое' и чуть ли не единственное стихотворение, написанное за партой Lycee Carnot, было о Toussaint: 'Сегодня на кладбище много цветов', дальше, хоть убей, ничего не помню), потом движется к Armistice1 и, наконец, начинает подъем к уже предрождественскому декабрю. Ноябрь я ощущаю черно-серебряным, горестным, тихим. За осенью-праздником (октябрь) – это 'поздняя' осень, но со своей совсем особой 'тайной радостью', своими дарами – душе.

Пишу это, сидя один за только что и не без труда убранным и разобранным письменным столом. Л. в Монреале, сам я через два часа улетаю в Торонто. А это как бы передышка. Вчера почти весь день в семинарии, где после взрыва среды психологически нужно быстро начинать 'реконструкцию'. Мучительные, сумасшедшие телефоны от матушки Х. – теперь в ней 'воплотилась' Церковь!

'Проблема' М., 'проблема' С., 'проблема' А., 'проблема' С.М., 'проблема' матушки Х.: как им дать понять, что никаких 'рецептов' и 'решений' у меня нет, что это мучительное искание 'помощи' есть вид бегства от себя, от жизни, от совести, от решения.

Думая вчера о длиннейшем последнем разговоре с С.М., мне показалось, что, может быть, схему 'внутреннего устроения' можно было бы представить в некоей опять-таки 'триединой' интуиции, в постоянном хранении даже не сознанием, а именно нутром, душой следующих 'отнесенностей':

'Космическая' – это само чувство жизни hinc et nun2 , это хранение душой общения с космосом: природа, 'это' время, свет, сам во всем этом. Это обратное – отделению, отчужденности, изоляции. Мир – как постоянно даруемый и постоянно принимаемый дар. Благодарность. Радость. И в этом смысле – сама жизнь как молитва.

'Историческая'. Это – внутренняя отнесенность к своему делу, месту, призванию ; это послушание, смирение, готовность, знание опасности, искушений, борьбы, 'блюдите како опасно ходите'3 . Тут молитва о помощи, молитва-экзорцизм, молитва-прояснение ('дай силу принять…').

И, наконец, 'эсхатологическая'. Отнесенность к последнему, к взыскуемому и ожидаемому: 'Да приидет Царствие Твое…'

Мне думается, что если суметь действительно жить этим 'триединством', то в нем и разрешение 'проблем', которые все – либо от выпадения одной из

1 День заключения перемирия, положившего конец первой мировой войне (11 ноября 1918 года), день памяти погибших на войне.

2 здесь и сейчас (лат.).

3 Еф.5:15.

'отнесенностей', либо от их 'извращения'. Но если вера наша – космична, исторична и эсхатологична, то таковой же должна быть и наша 'духовность'. Соединяет же эти три в одно Христос , ибо 'отнесенность' и есть 'узнавание' в каждом из этих даров Христа, 'модуса' Его явления нам и пребывания с нами. Все почувствовать, принять и пережить как Его икону (символ, знак). 'Удостоверяется' же это все Евхаристией (то есть Церковью).

Все же это возможно потому, что так оно и есть.

Понедельник, 3 ноября 1975

Два дня в Торонто. В гостях у Г.П. Игнатьева, бывшего канадского посланника в ООН (во время 'шестидневной войны'). Лекция англиканам, всенощная в нашей церкви, вечер у камина с Игнатьевыми (maximum англо-саксонского, старомодного уюта). Вчера, в воскресенье, – обедня и лекция о патриархе Тихоне. Встречи, разговоры, усталость…

Эти дни читал и кончил Edgar Morin 'Journal de Californie'1 . Трудно было, ввиду нашего семинарского кризиса, попасть на более revealing book2 . Интеллигент (западный, левый и т.д.) en extase3 перед hippies4 ,