Уилберфорс величественно проследовал мимо них по коридору, направляясь на кухню, и они явственно расслышали, как он пробормотал себе под нос:
— Истинное оружие массового смятения.
У Бейливика слегка подогнулись колени, и он оперся рукой на стену, чтобы поддержать себя, выдохнув еле слышное «Ох!».
Фиона глубоко вздохнула:
— Что ж, я поняла, что кокетничать с его светлостью бесполезно.
Бейливик при этих кощунственных словах метнул на нее яростный взгляд, но его сердце билось еще слишком отчаянно, чтобы поставить ее на место. Он обожал Фиону. С момента своего возвращения в Лондон он ни о чем, кроме нее, и думать не мог. Но тут юному Эвану пришла в голову мысль убедить Уилберфорса нанять ее горничной. «Чтобы Бейливик перестал томиться». Сестра Эвана, Прю, сказала Уилберфорсу, что она считает Фиону девушкой трудолюбивой и общительной, которая легко найдет общий язык с остальными служителями «Браунса». Еще Прю мечтательно произнесла, как чудесно было бы иметь в штате женщину, потому что слуги-мужчины не вполне овладели искусством глажения дамских вещей.
Обнаруженный таким образом недостаток в его штате стал для гордости Уилберфорса достаточной побудительной причиной. Фионе было немедленно послано пригласительное письмо на имя миссис Оливер Рагг в гостиницу близ Большой Северной дороги. К этому моменту Фиона готова была оставить жизнь актрисы бродячей труппы Помма.
Однако теперь, в присутствии предмета своих грез, Бейливик неожиданно почувствовал, что слишком взволнован присутствием Фионы и не может связать двух слов.
Как же теперь привлечь ее внимание, когда рядом окажутся гораздо более разговорчивые поклонники? Как сможет он заинтересовать ее, когда у ее ног скоро окажется весь Лондон, манящий прогуляться по своим соблазнительным улицам?
Неукротимая Фиона бойко тряхнула головкой, словно ее темные кудри не были упрятаны под чепчик служанки, и игриво улыбнулась Бейливику:
— Раз уж беседа с вашим шефом окончена… — Она качнулась к нему поближе и пробежалась кончиками пальцев по пуговицам его ливреи. — Почему бы нам, не побыть наедине? Как мне помнится, мы так и не закончили то, что начали в ту ночь, когда ты спас меня от разбойников. — Она глубоко вдохнула, и, хотя одежда горничной была скромной, как у монашки, Бейливику почудилось, будто он слышит, как потрескивают нитки ее лифа, протестуя против почти невыносимой задачи удержать в себе ее щедрые прелести.
С пересохшим ртом и спутавшимися мыслями Бейливик все-таки сумел поймать ее игривую ручку, прежде чем она зашла слишком далеко.
— Я не стану откликаться на эти твои заигрывания, Фиона.
Тело его стонало, протестуя, но разум был настроен решительно.
Она выгнула темную бровку:
— Нет? А когда мы виделись в последний раз, ты не слишком воображал о себе и постарался запутать в мои волосы достаточно сена.
— Я постараюсь… Я хочу сказать… — Ну почему он не мог наговорить ей тысячу комплиментов, приятных словечек… — Я должен сопровождать Эвана на верховой прогулке. Сэр Колин выкупил для меня Балтазара, чтобы я мог…
Она приложила ладони к его груди.
— Большой мужчина на большом коне! На спине такого размера можно, наверное, улечься… А может, и мне хватит там места?
От вожделения, пробужденного его многострадальным воображением, глаза Бейливика чуть не разъехались в разные стороны. С трудом проглотив слюну, он выдавил из себя отчаянное:
— Нет! — И, попятившись, чтобы избежать соблазна, коснуться ее, промямлил: — Я не хочу тебя сейчас…
Лицо Фионы застыло, превратившись в алебастрово-белую маску, руки упали вдоль тела.
— Что ж, мистер Бейливик, не трусьте. — Ее черные глаза метали молнии. — На свете еще много тех, кому я нравлюсь «сейчас»!
И она зашагала прочь, соблазнительно покачивая округлыми бедрами. Юбки ее колыхались, оставляя Бейливика с его неповоротливым языком тоскливо глядеть ей вслед.
— Не хочу тебя сейчас, — пробормотал он в пустоту. — Просто хочу тебя всегда.
А в комнатах леди Мэдлин и лорда Эйдана нахмуренный Эван с сомнением смотрел на встроенный в стену буфет.
— Зачем тебе понадобилось туда лезть?
— Хо-очу покататься в ящике, — отвечала Мелоди и тянула его за рукав поближе к закрытым дверцам.
Эван вздохнул и открыл дверцы. За ними виднелся довольно большой пустой ящик, подвешенный в проеме на канатах и блоках.
Интересующийся механикой Эван сразу оживился:
— Я понял! Когда ты дергаешь за веревки, он опускается или поднимается. Хитро придумано.
— Хо-очу кататься, — настаивала Мелоди. — Хо-очу поехать вверх и увидеть даму.
Эван не обратил особого внимания на ее слова о даме. Он прекрасно знал, что наверху нет ничего, кроме полупустого чердака, потому после своего переезда в клуб побывал там не раз. Но, в конце концов, ему это надоело, ведь там не было ничего интересного, не то что конюшня с его собственной лошадью!
— У меня нет времени катать тебя, — нетерпеливо ответил он Мелоди. — Я отправляюсь на Рамзесе в парк.
— Рамиис — плохая лошадь, — нахмурилась Мелоди.
— Рамзес — отличный конь, — сказал Эван, старательно подражая надменным интонациям лорда Эйдана. Впрочем, он тут же вернулся к привычному говору уличного мальчишки:— Он блеск как прыгает!
Но Мелоди возмущенно выпятила нижнюю губку:
— Хо-очу кататься!
Маленький подбородок был решительно выдвинут вперед, бровки сурово сведены.
Проклятие! Сейчас Мелоди устроит скандал, и тогда ему не удастся поехать на верховую прогулку. Он бросил взгляд на ящик в стене. Тот выглядел достаточно крепким, чтобы выдержать легчайший вес девочки, и наверняка на скучном пустом чердаке ей ничего плохого не грозит. А потом он расскажет Прю, где Мелоди может быть. Нужно только постараться не забыть об этом, как в прошлый раз.
Он сжал кулаки и подбоченился.
— Я подниму тебя, но спускаться ты будешь сама. По лестнице. Договорились?
Хмурое выражение сразу исчезло с лица Мелоди, и лучезарная улыбка вызвала на щечках очаровательные ямочки. Эван не мог не улыбнуться ей в ответ. Когда она смотрела на него таким обожающим взглядом, он чувствовал себя героем.
Он протянула к нему пухлые ручки:
— Вверх!
Ярость вызвала у Лорел поток слов, она даже не подозревала, что знает такие слова.
Горло саднило от крика, все тело болело от свирепого напряжения. Опершись спиной на неподдающуюся дубовую дверь, она обхватила себя руками, засунув разбитые кулаки под мышки, и в изнеможении уронила голову на грудь.
Стоявшая на чердаке тишина, казалось, насмехалась над взрывом ее ярости. Лорел находилась слишком высоко над улицей, чтобы кто-нибудь мог услышать за грохотом телег и карет по булыжной мостовой ее крики. Стены были каменными, а пол состоял из массивных, плотно подогнанных досок, не издававших ни малейшего скрипа.
Если б здесь не было так чисто и солнечно, это помещение можно было бы назвать идеальной темницей.
