кирпичом!
Эйдан снова обхватил ее лицо ладонями, отведя со щек растрепавшиеся волосы.
— Повтори это снова! — потребовал он охрипшим от волнения голосом.
Мэдлин положила ладони на его широкую грудь, провела ими вверх, по его плечам и, наконец, сцепила пальцы у него, на затылке, прижимаясь к нему всем телом с непосредственностью, которую давало ей их прошлое.
— Я тебя люблю. Люблю. Люблю. И тебе пора меня поцеловать, иначе я не замолчу, пока ты этого не сделаешь!
Он прильнул к ее губам так нежно, что у Мэдлин на глаза навернулись слезы. Не убирая ладоней, охватывавших ее лицо, он целовал сначала ее верхнюю губу, потом нижнюю, потом нос и подбородок, щеки, глаза и, наконец, прижался губами к ее лбу.
— Ну вот, — прошептал он, — теперь ты полностью поцелована.
Мэдлин улыбнулась с тихой радостью, открыла глаза и посмотрела на него.
— А ты — еще нет.
Запустив пальцы в его густые темные волосы, она пригнула голову Эйдана и впилась в его губы, вложив в этот поцелуй все свое чувство, отдавая ему все то, что она таила в себе эти последние два дня, минувшие четыре года — и всю жизнь, которую ей пришлось прожить до встречи с ним.
«Что ты делаешь? Ты с ума сошла?»
«Да, это так! — яростно ответила она своему внутреннему голосу. — Настолько, что не смогла забыть Эйдана, как ни старалась, что не желаю думать о том, что мне все равно придется уйти, что готова жить одним мгновением в его объятиях и не смотреть ни вперед, ни назад».
Эйдан был не из тех людей, кто медлит, упуская пришедшую к ним удачу. Хотя ее жаркий, требовательный поцелуй ошеломил его, он успел присмотреть для них обоих место на пышном ковре.
Угли в камине приветливо светились, излучая мягкое тепло. Эйдан подхватил Мэдлин на руки и отнес к камину.
По дороге он наклонился, чтобы она подхватила с кушетки подушку, и приостановился у подсвечника, чтобы задуть свечи. Она рассмеялась его шутливой предусмотрительности, но снова стала серьезной, когда он уложил ее на ковер у камина.
Как глупо было надеяться на то, что она сможет защитить броней свое сердце, не допустив его туда! Какой бы ни была расплата, какая бы боль ни ожидала ее, она любит этого чудесного, благородного человека больше собственной безопасности, больше своей жизни.
Он не ответил ей, не признался, что любит ее, но она ощущала это в каждом его прикосновении. Его руки были теплыми и уверенными, однако он не спешил, словно опасался, как бы резкое движение не спугнуло ее, словно дикую лань.
Припав к его груди, Мэдлин закрыла глаза, ощущая, как он расстегивает пуговицы у нее на спине. Она не сомневалась в том, что это будет не поспешное совокупление, а нечто такое, чего они оба еще не испытывали, пока были вместе.
Скользнув рукой вверх по его груди, она осторожно потянула за шейный платок, завязанный сложным узлом. Эйдан тихо застонал и отвел ее руки — он как будто просил не спешить.
Когда присборенные в плечах рукава соскользнули с ее плеч и лиф платья спустился вниз, он снова начал ее целовать. Сначала так нежной что эти ласки можно было бы счесть целомудренными. А потом его губы переместились на ее щеку, к мочке уха, на шею…
Жар его поцелуев грел ее кожу вместе с теплом, исходившим от камина. Наслаждение медленно разливалось по ее телу, постепенно подписываясь прежней страстью. Она хорошо знала этого мужчину, знала, какой восторг ждет ее впереди — и в то же время испытываемые ощущения казались новыми: их волшебно преобразили те оттенки чувств, которых она не ведала прежде. Их прошлое увлечение меркло рядом с тем бездонным источником любви, который открылся в ее сердце теперь.
Когда он осторожно сдвинул рукав ее платья вниз, открывая груди, которые почти не прятала ее тонкая сорочка, Мэдлин выгнула шею и откинула голову назад, полностью отдаваясь ему. Все мысли испарились, как только она почувствовала прикосновение его теплых губ, и она даже не заметила, как осталась без платья.
Мэдлин ощущала только то, как его пальцы сжали ее руки, прижимая их к полу по обе стороны от ее головы. Она прекрасно помнила, что он никогда не принуждает ее ни к чему, никогда не берет больше, чем ему дают.
Он был терпелив, был готов длить каждую ласку вечно — дразня, никогда не требуя ничего.
Это пьянило и кружило голову — такое тонкое равновесие между добровольным подчинением и страстной властностью. Она наконец-то может быть свободной, быть собой, ничего не пряча и не утаивая от него.
Ощущая, как ее держат, но не торопят, Мэдлин вскрикнула от страстного жара, поднимающегося в ней. Он целовал ее все более страстно, ловя ее бессвязные возгласы, отзываясь на них жадными стонами.
Эйдан почувствовал, как все его самообладание дало трещину, а в следующую секунду разлетелось на части. Он пропал, был захвачен потоком жара, исходившего от нее ароматом ее волос, ее горячими вздохами у его щеки и шеи.
Он оттянул вниз вырез ее сорочки. Ему некогда было развязывать удерживающие ее на плечах банты — он мог думать только о том, как поскорее ощутить вкус ее соска.
Мэдлин повела плечом, освобождаясь от бретельки, и стянула сорочку вниз, помогая ему. Он ястребом бросился на нее. Хриплый стон вырвался у него из горла, когда он наконец почувствовал ее вкус и то, как ее нежный сосок набухает у него во рту. Она сильнее вцепилась ему в волосы, больно их натянув, но это только раздуло пламя его страсти.
Взяв ее за талию, Эйдан приподнял ее тело, заставляя выгибаться навстречу ему. Она вскрикнула от неожиданности и острого наслаждения. Ее руки снова легли на его плечи, помогая ему удержать ее на весу. Мэдлин попыталась обхватить его ногами — и раздосадовано застонала, когда юбки помешали ей это сделать.
Он запустил руки ей под подол, проведя горячими руками по обтянутым чулками ногам до обнаженной полоски плоти между подвязками и тонкими батистовыми панталонами. Задрав муслиновые юбки ей до талии, он лег на нее, прижимая свою налившуюся жарким желанием плоть, все еще спрятанную под тканью брюк, к ее увлажнившемуся лону.
«Не думай, не оглядывайся назад, не смей смотреть в будущее. Просто будь здесь и сейчас, с этим мужчиной, потому что в глубине души ты знаешь: именно тут твое настоящее место. Пусть даже ты не сможешь с ним остаться».
Темнота сомкнулась вокруг них, пряча их тайны. Только слабое свечение углей помогало их жадным губам, рукам и языкам находить самые нужные места для ласк. Внезапно он почувствовал, что больше не может терпеть барьеров между ними — пусть это был всего лишь тонкий слой материи.
Встав на ноги, он сорвал с себя платок и жилет, отбросив в дальний угол комнаты. Она засмеялась своим нежным, теплым, волнующим смехом и ухватилась за его рубашку, вытянув ее из-под пояса. Тем временем он начал сражаться со своей обувью. Ее горячие руки обожгли ему кожу, скользнув под рубашку, гладя его живот и вздувшиеся мышцы груди.
— Мне разрезать эти чертовы ботинки?
Ее жаркий шепоту его уха только ухудшил положение, потому что от желания у него задрожали руки.
Если он сейчас не снимет брюки, у него будет травма!
Взревев, Эйдан содрал с себя обувь и выпрямился, раздеваясь. Повернувшись, он увидел, что Мэдлин сидит на пятках на ковре — совершенно нагая. Слабые отсветы огня обрисовывали ее бедра и плечи, бросали тонкую позолоту на ее груди и живот, покрывали темнотой райскую долину у нее между ног…
Пуговицы со стуком ударились о стену и пол, словно глашатаи, возвещая о том, что его плоть наконец на свободе.
А потом он снова уложил ее на ковер.
Эйдан понял, что он пропал, растворился в ней: в шелке ее кожи, в ароматном водопаде ее волос,
