— Я знаю. Но повторяю еще раз: центр переживает трудный период реорганизации и модернизации. Существует план, согласно которому этого второго входа вообще не будет. К тому же следует принять во внимание, что в этой части центра нет ни одной важной службы.
Крыши сияли на солнце, поблескивали лужи, сверкали высоковольтные линии. Марей посмотрел на часы: половина четвертого. Кассан протянул пачку сигарет «краван».
— Позвольте предложить вам. — И добавил, поднося зажигалку: — У вас уже есть какая-нибудь версия?
— Никакой, — проворчал Марей. — И верите ли, больше всего меня смущает даже не столько преступление само по себе, а то, что вы мне сейчас показали. В банке, ювелирном магазине, в отеле я чувствовал бы себя в своей стихии. Я знал бы, с какого конца начать расследование. Но вся эта футуристическая обстановка… Вы понимаете, что я хочу сказать… Начинает казаться, будто здесь может случиться все что угодно… Будто можно стать невидимкой или убивать на расстоянии!
— Что же вы собираетесь сейчас делать?
Марей взглянул сверху на коротышку Кассана, слишком элегантного в своем габардиновом костюме.
— Принять ванну, — заявил он.
IV
В половине шестого комиссар Марей вновь встретился с Бельяром в начале улицы Саблон. Увидев на Бельяре темный костюм, Марей с досадой щелкнул пальцами.
— До чего же я глуп, — сказал он. — Ничего не поделаешь, придется пойти туда в таком виде. Бедная Линда не станет на меня сердиться.
Он запер машину и непринужденно взял своего друга под руку. Они шли по тенистому бульвару Морис-Баррес.
— Ну и темное дело!
— Ты не обнаружил ничего нового? — спросил Бельяр.
— Нет.
— Приходи к нам ужинать. Поговорим обо всем спокойно.
— Нет, спасибо. Сегодня вечером не смогу. Слишком много всего надо успеть. Забегу завтра, если будет время. Лучше, если ты ей скажешь… Сам знаешь, я на это не гожусь!.. К тому же вы были довольно близки.
Они остановились у ограды богатой виллы. Сад, гараж. Три этажа. Внушительная тишина.
— Близки — это, пожалуй, сильно сказано, — ответил Бельяр. — С Сорбье трудно было быть в близких отношениях. Просто мы встречались раз в неделю… чаще всего по воскресеньям.
— Все четверо?
— Андре в последнее время со мной не ходила. Не хотела показываться в таком положении. И потом, ты знаешь, какая она дикарка!
Бельяр позвонил, толкнул калитку. На ступеньках у входа он замешкался, повернулся к Марею. Лицо его побледнело.
— Извини, старина… Я не смогу. Для тебя при твоей профессии это совсем другое…
Дверь отворилась, и старая Мариетта пригласила их войти. Она улыбнулась им.
— Мадам сейчас выйдет.
Они очутились в гостиной, уже не решаясь взглянуть друг на друга. Донесся стук высоких каблуков Линды.
— Она будет держаться мужественно, — прошептал Бельяр. — Это женщина незаурядная.
Линда появилась в дверях, протянула им руки.
— Добрый день, Роже. Добрый день, мсье Марей. Какой приятный сюрприз!
Она была высокой, стройной, утонченно элегантной в своем простом белом платье. С косой, уложенной вокруг головы короной, и с поразительно светлыми глазами, она была царственно красива.
— Мадам… — начал Марей.
Он выглядел таким несчастным, что она рассмеялась. Рассмеялась от души, как юная девушка, любящая жизнь, праздники, цветы.
— Это тяжкий долг, — пробормотал Марей. — Я в отчаянии…
Удивленная Линда старалась поймать взгляд Бельяра.
— В чем дело?
Мужчины безмолвствовали. Линда медленно опустилась на ручку кресла.
— Жорж?… — прошептала она.
С букета роз упали два лепестка. Все трое вздрогнули, до такой степени были напряжены у них нервы.
— Мсье Сорбье был на свой лад борцом, — сказал Марей. — Солдатом.
Линда замерла. Но рука ее, как бы сама по себе, поднималась к горлу, словно медленно приближалась чудовищная боль, которая вот-вот прорвется, уничтожит гармонию прекрасного лица, склоненного вниз. Бельяр подоспел, чтобы поддержать ее.
— Он умер? — произнесла она нетвердым голосом.
— Да, — сказал Марей. — Он не мучился, не успел.
И, чувствуя, что если он заговорит, если ему удастся нарушить нечеловеческое молчание, ползущее, словно туман, от мебели, картин, драпировок, черного пианино, то это поможет Линде устоять, одержать над собой победу, он одним духом рассказал обо всем: и о странном преступлении, и о непонятном похищении, и о непостижимом исчезновении убийцы… Бельяр кивал, добавляя иногда какую-нибудь деталь, и все услышанное Линдой было настолько невероятным и в то же время нелепым, что она чуть было не забыла о своем собственном горе; все это предстало перед нею в виде жестокой, фантастической сказки, где каждая новая подробность, бесспорно, убеждала ее в смерти мужа, но в то же время предлагала такую загадку, что страдание отступало. Приставив к глазам ладонь, сгорбившись, она слушала и, как маленькая девочка, шептала дрожащим голосом: «Это невероятно… невероятно…»
— И теперь, — продолжал Марей, — нам всем угрожает опасность. Если убийца окажется не шпионом, а безумцем, который хочет отомстить за себя и войне и науке, вообще всему человечеству, целый квартал Парижа может исчезнуть или обратиться за какие-нибудь несколько часов в пустыню.
Линда уронила руку.
— Могу я его увидеть?
— Это нетрудно, — сказал Марей. — Он в Институте судебной медицины. Роже поедет с вами.
Бельяр положил руку на плечо молодой женщины.
— Моя машина стоит тут, — шепнул он. — Если вы чувствуете себя в силах, лучше поехать туда сейчас.
Она встала, но пошатнулась. Бельяр поддержал ее, но она отстранила его.
— Нет, Роже, спасибо… Мне надо привыкать.
Она обошла кресло, вытянув вперед руку, точно слепая. Потом, чтобы скрыть слезы, поспешно вышла. Они услышали, как она побежала. Марей беспомощно махнул рукой, словно чувствовал себя виноватым.
— Что еще я мог сказать?… Все это ужасно. Ты думаешь, она выдержит?
— Думаю, да, — сказал Бельяр. — Несмотря на богатство, ее воспитывали в строгости.
— Я полагаю, — снова начал Марей, — это была очень дружная пара?
— Вне всякого сомнения. Разумеется, они не были голубками. Бедняга Сорбье всегда напускал на себя холодность, а Линда — это вещь в себе, понимаешь?
— Понимаю… я был не слишком груб?
— Да что ты, старина!
— Ты уверен, что она на меня не сердится?
