— Вот именно. Мы были у него в руках.
— Вернемся к Линде.
— Она не заперла ни калитку, ни входную дверь. Когда ты бросил камешки ей в окно, она подумала, что это Монжо давал знать о своем приходе. Когда же она узнала тебя, это был настоящий удар! А Монжо уже поднимался по лестнице. Она впустила его к себе в комнату, заперла дверь, как ты велел, и, чтобы обмануть тебя, Монжо несколько раз кидался на дверь изнутри.
— Вот это-то меня больше всего и смущало, — сказал Марей. — Она спрятала Монжо в шкафу?
— Да. Пока ты осматривал дом, она разделась, ведь одежда сразу бы выдала ее, и, подождав твоего возвращения, взяла халат…
— Из шкафа! Признаюсь, там я ни за что не додумался бы искать!
Бельяр казался менее удрученным. Удивление комиссара отвлекло его и даже позабавило. Он невольно включился в игру.
— И долго просидел Монжо в своем тайнике?
— До утра. Простившись с тобой, мы сделали вид, что едем прямо в горы, на самом же деле через полчаса мы вернулись обратно и освободили Монжо.
— И вы увезли его с собой?
— Да. Теперь он в Швейцарии.
— И… много он с вас потребовал?
— Сто тысяч.
— Черт возьми! И вы согласились?
— А что оставалось делать? Линда все уладила.
— Ну а цилиндр?
Бельяр как-то жалко улыбнулся.
— Я по-прежнему возил его в своем багажнике, мне не терпелось избавиться от него. Но не мог же я отвезти его на завод. Закопать или бросить где-нибудь на улице тоже не мог. Тогда мне пришла мысль оставить его у Монжо перед отъездом из Парижа.
— Ты хотел сделать мне подарок?
— В какой-то мере. Я знал, что рано или поздно ты снова туда придешь.
— И Монжо ничего не имел против?
— Ему заплатили. Он даже нашел это забавным.
— Правда, цилиндр ничем не мог ему повредить. Его пытались убить. Теперь хотели скомпрометировать. Он все больше и больше походил на жертву. Ну и жизнь! Вся ответственность за это дело лежит на нем, а в конечном счете против такого вот молодчика не может быть выдвинуто никакого обвинения. Мало того, он разбогател.
Марей предложил Бельяру сигарету. Они помолчали. Наконец Марей решился.
— Самое простое, — сказал он, — если я прочту тебе конец своего рапорта.
Он взял последний листок.
— Я позволил себе наскоро обрисовать твои чувства… — объяснил он. — Ты извини, но в этом вся загвоздка, так ведь? Поэтому я в общих чертах написал, что, после того как Монжо выбыл из игры, Линда просила тебя уехать с ней… Нет, нет… Не возражай. Повторяю тебе, это и есть правда, в общих чертах, конечно. А нюансы, старина… До нюансов судьям нет дела. Итак, в двух словах все сводится к следующему: Линда или ребенок… Она предложила тебе выбирать: он или я. И она грозилась все рассказать. Я не хочу знать, что вы друг другу сказали. Главное, что ты убил ее.
— Она совсем обезумела. Она и правда была способна на все.
— Об этом-то я и пишу в самом конце. Вот послушай:
«Преступление только что было совершено, когда явился комиссар Марей. Бельяр сказал ему, что мадам Сорбье ушла к себе в комнату. Мужчины разговаривали некоторое время в гостиной. Потом Бельяр под каким-то предлогом открыл окно. Он хотел воссоздать обстоятельства смерти Сорбье и обеспечить себе таким образом безупречное алиби. С этой целью он заявил, что в саду кто-то прячется, и предложил комиссару свой собственный револьвер, то есть старый револьвер, который брал с собой в путешествие. Зато оставил у себя револьвер калибра 6.35. Как только Марей скрылся из виду, Бельяр выстрелил в окно, то есть повторил то, что сделал Сорбье. Вернувшийся Марей увидел, как Бельяр бросился бежать из гостиной наверх. Алиби было прекрасным. Его нельзя было бы опровергнуть, если бы пуля не попала случайно в ствол глицинии. Но этой пули оказалось достаточно, чтобы узнать, каким образом была в действительности убита мадам Сорбье. И с этого момента все постепенно проясняется…»
Марей сложил листки, бросил их на стол.
— Я печатал все утро, — устало сказал он. — Еще никто не знает.
Он протянул руку.
— Давай сюда.
— Что?
— Твой револьвер.
— А потом?
— Поедешь со мной в полицию.
— Нет, — сказал Бельяр.
— Хочешь, чтобы я отпустил тебя? Но через час тебя все равно поймают. Тебе не убежать.
Губы Бельяра совсем побелели. Он опустил руку в карман и достал револьвер, такой маленький, словно игрушечный.
— Давай, — снова повторил Марей. — Я сделаю все, чтобы помочь тебе, ты ведь знаешь.
— Что же тебе мешает молчать? Ты в отпуске. Это дело тебя больше не касается.
— Я хотел устраниться, — признался Марей. — Но не имею права…
Они взглянули друг на друга без гнева. Их связывала двадцатилетняя дружба. Марей снял с вешалки пиджак, неторопливо надел его. Собрал бумаги, повернул голову. Говорят, будто в самые ответственные моменты мысль работает с молниеносной быстротой. Неправда. Она, скорее, застывает. Марей едва сознавал, что делает. Он шагнул к двери… У него за спиной Бельяр боролся один на один, пытаясь сделать выбор. Наверное, он поднял руку с оружием, она уже дважды поднималась, чтобы убить. Забыто было все: трудности, которые они когда-то делили, общие поражения, смерть, которую они не раз готовы были встретить вместе… А дверь была далеко, так далеко! Марей силился держаться достойно и прямо. Он сделал еще два шага. В комнате раздался сухой треск выстрела, и Марей прислонился к стене. Он отчаянно страдал, стиснув зубы, во власти беспредельного горя. Но у него не было выбора. Так решил сам Роже…
Бельяр упал на бок. Себе он тоже целил в сердце. Лицо его разгладилось, стало спокойным. Марей уложил его на диван, закрыл ему глаза, поднял револьвер, потом подошел к телефону.
— Говорит комиссар Марей. Соедините меня с директором.
И пока дежурный разыскивал Люилье, он думал о малыше… Теперь уже о досрочном уходе в отставку и речи быть не может. Надо работать, работать как можно дольше. Отныне вся забота и ответственность лежат на нем… Глаза его устремились к неподвижно застывшему Бельяру. Неужели мертвые не слышат обещаний живых?
— Алло, Марей?
— Я кончил свой рапорт, господин директор. Тайны больше не существует.
