тоже ничуть не форсировала события, считая, что между людьми ничего не может быть, если к этому не лежит душа. Я была с молодым человеком и при этом не испытывала никакого желания, и мне не нужно было себя сдерживать. Поэтому меня совершенно не волновало, что происходит в душе и голове Накадзимы.
Лишь иногда я мимолетно задумывалась о том, смогли бы мы понравиться друг другу.
Это невероятно, но Накадзима обладал какой-то магической аурой, воздействующей таким образом, что однажды я вдруг начала понимать и сознавать то, что казалось прежде непостижимым. Странные вещи словно переставали казаться странными.
К примеру, когда в моей жизни появился Накадзима, я впервые смогла разобраться в самой себе и осмыслить то, что творилось и творится в моей голове. Все потому, что в его характере не было никаких полутонов и неясностей. Я отчетливо увидела, как прежде зависела от чужого мнения и постоянно меняла себя, как выворачивала себя наизнанку из-за малейшего чувства вины, скажем, в связи с тем, что беспощадно осуждала отношения родителей и мамину жизнь. Я считала себя бессердечной и повинной в том, что не могла сочувствовать своей маме, которая всю жизнь подстраивалась под этот мир и так и умерла, не решившись что-либо изменить. Человек — существо слабое. Людям в провинции сложно быть сильными. Живя независимой жизнью в столице, я, похоже, стала забывать об этом, но там, в глубинке, все еще очень важны родственные связи и человеческие отношения. Мама просто была частью того мира, в котором жила. Я же была высокомерной и вбила себе в голову, что она должна преобразиться.
Однако с тех пор, как встретила Накадзиму, я увидела, что он просто проживает каждый свой день на полную катушку и делает только то, что ему нравится. Я впервые осознала, что, в сущности, в точности копирую свою мать, которая всю жизнь боялась быть непохожей на других и предпочитала забраться в свою скорлупу и плыть по течению.
Как только я задумалась над тем, что же дальше будет с моей жизнью после всего, что произошло, я приняла решение, что моя судьба во что бы то ни стало во всех отношениях будет иной, нежели у моей мамы. Время, способ мышления, ценности — все будет другим. Однако это вовсе не значило, что я не люблю свою маму, что не уважаю ее или не могу простить ей чего-либо.
Стоило мне обнажить свое робкое, поверхностно-фальшивое сострадание, как внутри меня зародилось новое чувство вины и сожаления. Неужели это признаки того, что я становлюсь взрослой? Только сейчас я поняла, что Накадзима, который привык жить один, давно повзрослел.
Будучи уже взрослым, он, хоть и выглядит хрупким и слабым, все-таки мужчина.
— Поэтому ты не подумай, Тихиро-сан, что я не нахожу тебя привлекательной... Дело совсем не в этом. Прости... — застенчиво произнес Накадзима, глядя на меня.
— Ну что ты, все нормально. В общем-то, кто сказал, что мне самой этого хочется? С чего ты взял, что меня это беспокоит? — поинтересовалась я.
— Ну как же? Я считал, что это в принципе свойственно женщинам. Ведь их обычно сразу злит и выводит из себя, когда мужчина, не смотря на довольно близкие отношения, не проявляет никакого физического влечения, — объяснил Накадзима.
— Меня сейчас ничто не злит. К тому же можно сказать, что мы только на пути сближения. На самом деле я как-то и не думала об этом, так что не переживай.
— Хорошо. Знаешь, у меня столько всего было в прошлом. Столько неприятного, что даже вспоминать страшно: до сих пор в дрожь бросает. Я боюсь обнаженным касаться кого-либо. Пугаюсь чужой наготы. Я даже не могу пойти в онсэн[1]. Веришь?
Не представляю, что именно случилось с ним в прошлом, но, очевидно, что-то ужасное.
'Выслушивать чьи-либо страшные истории — это все равно что получить чужие деньги. На этом дело никогда не заканчивается. У тебя появляется ответственность перед этим человеком за то, что он раскрыл тебе свою душу', — так говорила мама.
Я считала, что это довольно рациональный подход, но тем не менее правильный.
Отсюда у меня появилась привычка прерывать беседу, стоит собеседнику затронуть какую-либо болезненную для себя тему.
Когда твоя мама работает в сфере услуг и развлечений, ты с самого детства узнаешь, что в жизни нет конца потоку чужих проблем и страшных историй. В студенчестве, когда мне доводилось слышать от подруг таинственное ' на самом деле', предваряющее раскрытие какого-либо неприятного секрета, я относилась к подобным разговорам как к детской забаве. Пожалуй, можно сказать, что для меня было чем-то вроде поучительных лекций, слушая которые, я мотала на ус полезную информацию.
К тому же еще в юном возрасте я усвоила, что в действительности совершенно не важно, занимался ли человек прежде сексом или нет.
— Ты можешь ничего мне не рассказывать. Если это настолько больно для тебя, то тем более не говори, — попросила я. — А если у меня вдруг появятся соответствующие желания и потребности, я не стану использовать тебя в подобных целях. Без зазрения совести найду себе кого-нибудь на стороне, а тебя просто выставлю за дверь. Вот такой я буду безжалостной. Поэтому тебе совершенно не о чем беспокоиться. К тому же сейчас у меня такой период, что меня и саму не тянет. Я серьезно.
— Угу...
Накадзима тихонько заплакал.
Я вдруг будто увидела маленького ребенка, и мне стало очень грустно. Он плакал как дитя. Плакал так, словно ему некуда было идти и только небеса открыты для него. Мне захотелось обнять его, прижать к себе, но я подумала, вдруг это тоже напугает его.
— Давай спать, взявшись за руки, — предложила я и ухватила Накадзиму за руку.
Накадзима, беспрестанно вытиравший глаза теперь уже одной рукой, расплакался еще сильнее. А я крепко сжала его узкую, холодную, но сухую ладонь.
Хрупкость той ладони словно говорила мне о том, что теперь уже ничего не поделаешь и мне уже не отнять своей руки. Я толком не знала ничего, но решила, что в прошлом он, вероятно, испытал сексуальное насилие. Однажды его внутренний мир был раздавлен, разбит вдребезги, так что его уже никогда не возродить. А может, на это просто нужно время.
Мне показалось, что я поступила плохо. Я проявила такое равнодушие и бесчувствие в отношении того, что мне самой не довелось пережить. Я даже не догадывалась, насколько травмирована душа Накадзимы.
Должно быть, мое женское участие, казалось бы совершенно дружеское и невинное, постепенно загнало его в угол.
Когда во время его признания я увидела это лицо в странной испарине, мне стало как-то неприятно и даже страшно. Сейчас я и сама истощена и у меня совершенно нет сил, чтобы что-то начать, но после некоторой передышки я хотела бы влюбиться и жить более полной и радостной жизнью. Я хочу ходить в кино, ссориться и снова мириться, ходить на свидания, есть разные вкусности в кафе и ресторанах (которые так не любит Накадзима), иными словами, с удовольствием прожигать свою жизнь. Я хочу избежать проблем и трудностей. Таковы мои пожелания и надежды на будущее, но, встречаясь с этим человеком, мне, видимо, придется забыть о походах в онсэн, а секс для меня станет просто мукой и наказанием. В моей голове пронеслась мимолетная мысль о том, что мне совсем не по душе такая перспектива и я хочу жить более счастливой и полноценной жизнью. Однако вдруг Накадзима, с заложенным сом и взглядом ученика начальных классов, робко сказал:
— А можно я попробую? Получится у меня или нет... Мне кажется, если я не смогу сейчас, то не смогу никогда в жизни.
На что я ответила, что в общем-то не против.
Накадзима говорил, что боится полной наготы, и потому мы, шурша, возились, оставаясь в пижамах. Движения Накадзимы были странными и неловкими, словно ему было не по душе то, чем он занимался. Это был какой-то псевдосекс с партнером, который как будто бы переживал, что совершает что-то плохое.
Однако в телодвижениях друг друга мы чувствовали какие-то яркие вспышки, и в них сквозило желание.
Такие воспоминания остались у меня от нашей первой ночи.
