высказывала своих соображений, ибо от сиделок не ждут детективных расследований, но и отделаться от них не могла.
Теперь ее подозрения обрели новую жизнь. Подобно Юстасу Коулману и Аде Кутс, Джил любила детективы, и обширное чтение принесло плоды. О повадках преступного мира она знала практически все. Гораций, прежде лишь один из подозреваемых, окончательно занял место персонажа, отлично известного любому читателю детективов как «наводчик». Преуспев в Нортон-корте, он теперь намеревается осуществить свои гнусные планы в Мэллоу-холле.
— Ясно, — беспечно отвечала она, потому что тоже умела носить личину. — Что ж, надеюсь, вам здесь понравится.
— Я в этом уверен, мисс. Мистер Бонд — крайне любезный молодой человек, и, разумеется, я знаю свою работу досконально.
Джил не сомневалась, что это так, если под словом «работа» они разумеют одно и то же. Едва выждав, пока он уйдет, она вихрем устремилась в кабинет. Разумеется, Майк не заслужил, чтобы его предупреждали о нависшей над домом опасности, и Джил, по доброте сердца, решила презреть обиду. Она влетела в кабинет, преисполненная самого искреннего рвения.
Майк сидел над бумагами. Он поднял усталый, отрешенный взгляд.
— Да? — сказал он.
Стакан холодной воды в лицо и то не произвел бы столь сильного действия. Джил вспыхнула от праведного негодования. «Да?» сказал он тоном, подразумевающим, что самое ее общество ему утомительно. И это человек, который две недели назад, не прерви их, сделал бы ей предложение! Тут Джил не испытывала ни малейших сомнений. В ухажерах, как выразился бы Гораций, у нее недостатка не было; нескольким уже пришлось отказать, и всякий раз перед решительным объяснением у молодого человека внезапно садился голос, в точности как тогда у Майка. В изображении больного ларингитом Майк даже превзошел остальных.
Больше всего Джил хотелось разразиться гневной тирадой (на что девушка в такой ситуации безусловно имеет полное право), однако она решила, что лучше повести себя с женским достоинством, и сказала:
— Не могли бы вы уделить мне минутку?
— Да?
Оскорбительное слово, прозвучавшее во второй раз, решило исход дела. Джил поняла, что Майк заслужил свою участь. Если однажды вечером Гораций Эпплби и его сподручные вынесут все содержимое Мэллоу-холла — что ж, поделом. Будет урок: впредь не говори «Да?» девушкам, которые желают тебе помочь. В приступе злости она сама охотно помогла бы собрать и упаковать ценности.
— Ничего, пустяки, — сказала она.
Глава IV
Дом Горация Эпплби (21, Кроксли-род, Вэлли Филдс, что под Лондоном), был мил и уютен, хотя его хозяин и мечтал со временем перебраться на Французскую Ривьеру. Увы, с этим шагом приходилось повременить — человек в столь деликатном положении вынужден соблюдать осторожность. Неизбежно возникнет вопрос: откуда у него столько денег, и Горацию ответить было бы непросто. Поэтому вот уже несколько лет он жил в этом славном предместье, в доме под несколько пугающим названием «Упокоение».
Жизнь в лондонском предместье, при всей своей скромности, не лишена преимуществ. Такой дом не требует большого штата прислуги. Гораций обходился без дворецкого, судомойки, старшей и младшей горничных: с уборкой и готовкой вполне справлялся Ферди Муха. Готовил он хуже, чем взбирался по стенам, но в одном ему не было равных: он великолепно жарил яичницу.
Превосходная глазунья с ветчиной стояла перед Горацием наутро после визита в Мэллоу-холл, однако тот не уделял ей должного внимания. Он думал об Аде Кутс.
Гораций Эпплби не был дамским угодником. В юности он пережил несколько мимолетных увлечений, но с годами остепенился и полностью посвятил себя бизнесу. Собственно, он относился к противоположному полу примерно как Юстас Коулман, в чьей жизни, после неудачного опыта семейной жизни, женщины не играли практически никакой роли.
Ада тем не менее произвела на Горация неизгладимое впечатление, хотя он и сознавал, что внешность новой знакомой не лишена недостатков. Ее личико, хоть и приятное, не погнало бы в дальний путь тысячи судов,[40] коренастая же фигура вполне подошла бы игроку в регби. Однако Гораций вспоминал о ней с сентиментальной теплотой. С лица не воду пить, думал он. Куда важнее женские добродетели, которые так трудно сыскать. Ими Ада Кутс была наделена в достатке, и особенно умением готовить.
Она не преувеличивала, говоря о своих кулинарных талантах. Вчерашний ужин стал для Горация откровением. Такой стряпни не подавали даже в доме сэра Руперта Финча, чей француз-повар гремел на весь Шропшир. Простая пища — мясо с почками в тесте, два овощных гарнира и домашний пудинг — но каждый кусочек таял во рту. Вчера, украдкой расстегивая нижнюю жилетную пуговицу, Гораций прекрасно сознавал, что переживает нечто необычайное.
От прогулки по аллее воспоминаний его оторвал Ферди Муха. Вчерашний ужин у Ады заставил Горация припоздниться, а его служитель укладывался спать рано, так что возможность побеседовать представилась им только сейчас.
Ферди был щуплый, сморщенный, с постоянно озабоченным лицом человека, которому частенько приходится удерживаться на высоте сорока футов исключительно силой природного дарования. Жизнь домушника состоит не из одних радостей. Горация он приветствовал с почтением и любовью, достойными этого великого ума.
— Доброе утро, шеф.
— Доброе утро, Ферди.
— Хорошо съездили?
— Прекрасно, спасибо. Чем вы занимались в мое отсутствие?
— Мы с Костоломом пошли в кино.
— Что-нибудь интересное?
— Очень. Про шпионов.
Гораций нахмурился. Он не разделял любви Ферди к шпионским фильмам, считая шпионаж вульгарным занятием.
— Вам понравилось? Что ж, у каждого свои вкусы. Кстати, позвоните, пожалуйста, Костолому и сообщите, что я хотел бы его видеть. Скажите, что это спешно.
Ферди вышел и через минуту вернулся с известием, что Костолом едет.
— Хорошо, — сказал Гораций, чувствуя, что на Костолома всегда можно положиться. — Ну, Ферди, что новенького?
Ферди откликнулся сразу:
— Про Рыжего Моффета читали?
Ферди имел в виду довольно известного специалиста по сейфам, который некоторое время подвизался у Горация, а затем основал свое собственное дело. На беду, его застигли с паяльной лампой в руке и отправили в Дартмур.
— Нет, а что?
— Махнул из тюряги.
— Да неужели!
— Вчера вечером. Славная оплеуха старику Армитейджу. Гораций согласился, что для сэра Роджера Армитейджа, судьи, приговорившего Рыжего Моффета к пяти годам тюремного заключения, побег осужденного должен стать тяжелым ударом. Любому судье обидно сознавать, что его труд пропал
