а не начальствовать. Но братия была неумолима. Иноки даже пригрозили, что если Сергий не захочет заботиться об их душах, то они покинут обитель и будут блуждать в этом мире, как овцы без пастыря.
И Сергий уступил: как решит митрополит или епископ, так и будет. Епископ Афанасий Волынский, замещавший отсутствовавшего митрополита Алексия, повелел Сергию принять игуменство. Братия встретила эту весть с ликованием.
Время шло, численность братии стала расти, обитель строилась и расширялась, слава ее крепла. Постепенно обитель стала приобретать вид большого монастыря.
Все больше и больше притекало в обитель народу, все надеялись получить здесь совет, вразумление и исцеление. Людей привлекал прежде всего светлый образ преподобного Сергия: ведь и других монастырей в окрестностях Москвы было немало.
Самого игумена это многолюдье тяготило, но он никому не отказывал, всех принимал — и князя, и простого крестьянина. Его тихое ласковое слово каждому приходящему несло утешение, ободрение, облегчение в болезнях.
Епифаний рассказывает только о нескольких случаях чудесных исцелений. На самом деле их было много. Преподобный запрещал разглашать их, и больные не смели его ослушаться. Но истории о чудесах все равно просачивались сквозь монастырские стены: келейник преподобного по большому секрету рассказывал их братиям, братия с гордостью повторяла мирянам, миряне разносили по всему свету. И вот уже новые потоки страждущих устремлялись в обитель.
И вот уже появилась хорошая дорога к обители.
И каждый день шли и ехали по ней паломники, и никто не возвращался без ободрения, доброго совета и благословения. У всех встречи со старцем оставляли самое благотворное и светлое впечатление.
Нужда и голод с годами забывались. Монастырь уже не был таким убогим, как прежде, благодаря дарам богатых паломников. Сергий запрещал просить, но он не запрещал брать подаяние, если оно дается от чистого сердца.
Благосостояние обители росло, она расстраивалась, пополнялась иноками и могла уже сама помогать нищим и убогим. Никто из просящих и нуждающихся не уходил из обители без помощи. И только игумен ее оставался таким же, как и прежде, нищим, равнодушным к одежде и еде и другим благам. И зимой и летом носил он одну и ту же рясу из грубой неокрашенной сермяги, ветхую, перешитую, иногда с заплатами.
Пророчество или прозорливость проявились в Сергии постепенно, с годами, сначала в малом, потом в великом. Рано он научился видеть все тайные помышления и устремления людей, ничего не возможно было скрыть от него. Но позже дано было ему прозревать и будущее каждого человека, его предназначение.
Порой чудо и пророчество словно сливаются воедино в чудесном пророческом видении. Это уже не предсказание об отдельной человеческой судьбе или каком-то событии в жизни семьи. В таких видениях заключаются большие и важные пророчества — о судьбах целых городов, стран, народов.
Преподобный Сергий удостоился таких видений, и не однажды. Об одних он рассказывал братии, другие держал при себе, стараясь постичь их потаенный смысл.
Между тем молва об игумене Троицкой обители растекалась все дальше и дальше по Руси. И в княжеских палатах, и в крестьянских избах жадно слушали рассказы о чудесах, творимых радонежским старцем: о том, как он воскрешает мертвых и исцеляет болящих, о том, как наказывает лихоимцев и защищает бедных сирот. Человеческое сердце всегда жаждет чуда, а в смутные, кровавые времена — особенно.
Всем согревала душу весть о пророке, который в глуши радонежских лесов молится о грехах мира, об избавлении от татарского зла и губительства, от глада и мора, от княжеских распрей. Само появление таких подвижников и светочей внушало измученным людям надежду на лучшее.
Слава и нравственный авторитет Сергия были огромны. Ему едва исполнилось пятьдесят, а его уже величали «чудным старцем», «святым старцем». По своему возрасту троицкий игумен едва ли мог так именоваться. Но за тридцать лет тяжкого подвижнического труда преподобный достиг высочайшей степени духовного совершенства и приобрел огромную любовь и доверие братии и паствы, чего другие праведники достигали только на закате жизни.
При такой славе и авторитете преподобному не суждено было оставаться скромным игуменом Святотроицкой обители. Он неминуемо должен был выдвинуться на общественное поприще, послужить отечеству. Сначала митрополит Алексий, друг преподобного Сергия, потом подросший князь московский Дмитрий просили святого о помощи. И Сергий не уклонялся.
Еще в 1358 году при жизни великого князя московского Ивана Ивановича, когда Дмитрий был малолетним ребенком, Сергий ходил в свой родной город Ростов, чтобы уговорить князя ростовского Константина никогда не выступать против Москвы и не поддерживать ее врагов. В 1363 году Сергий снова ходил в Ростов, где сумел уговорить князя не обострять отношений с Москвой. Вскоре Константин передал Ростов своему племяннику Андрею, который стал верным союзником Москвы, а сам удалился в Устюг.
Прошел год, и миротворец снова отправился в путь, в Нижний Новгород. По всей Руси свирепствовала чума, люди умирали целыми семьями. Болезнь никого не щадила — ни простой люд, ни князей, ни слуг Божиих. Поэтому братия удерживала любимого игумена от этого опасного похода. Но Сергий знал: если не решить дело миром, то московские воеводы двинут рать на Нижний Новгород.
На этот раз даже увещевания знаменитого старца не подействовали. Сергий пытался убедить князя Бориса, силой захватившего Нижний Новгород, следовать законам Божеским и человеческим — вернуть старшему брату Дмитрию принадлежавшую ему по праву вотчину. Но Борис отвечал, что ярлык на владение Нижним Новгородом он получил от самого хана, а хозяин сейчас на Руси хан, а не московский князь.
С великой скорбью возвращался Сергий в обитель. Он печалился не из-за своей неудачи, а потому что пророческим взором ясно видел будущее несчастного князя Бориса и злосчастную долю его детей. Когда к городу подойдет московское войско, ему придется смирить гордыню и поклониться старшему брату. И окончит он свою жизнь в темнице, изгнанный московскими воеводами из родной вотчины. Такая же участь изгнанников ждала и его сыновей.
Другими злейшими врагами Москвы были рязанский князь Олег и тверской Михаил. Михаил, женатый на сестре Ольгерда Литовского, два раза приводил литовцев к стенам Москвы. Москвичи отсиживались за толстыми стенами кремля, но Ольгерд разорял и сжигал дотла московские окрестности.
А в 1372 году Михаил подошел к Торжку, откуда его незадолго до того изгнали жители, и потребовал признать его власть. Горожане ему ворота не открыли и приготовились обороняться. Но тверичи сумели поджечь Торжок и ворвались в него. Множество жителей Торжка было убито или сгорело заживо.
Долгие годы воевала Москва с Тверью. И наконец в 1375 году князь Дмитрий решил нанести сокрушающий удар, чтобы потом все силы бросить на татар. Летом он повел на Михаила большую рать, в которую входили и отряды ростовских, ярославских, суздальских, брянских князей. И конечно, новгородский князь, к владениям которого принадлежал Торжок, горел желанием отомстить за разгром своей вотчины.
Целый месяц это войско осаждало хорошо укрепленную Тверь и грабило окрестные города и веси. В конце концов Михаил вынужден был сдаться и подписать мирное соглашение с князем московским, потому что в городе начался голод и тверичи уже открыто озлобились на своего властолюбивого правителя.
Вот в такое жестокое время жил Сергий. И не случайно митрополит Алексий, чувствуя, что силы его слабеют, в 1375 году вызвал в Москву радонежского игумена и сказал, что хочет сделать его своим преемником. Алексий не видел лучшего пастыря, достойного служить отечеству верой и правдой. С этим соглашался и князь Дмитрий.
Однако Сергий, несмотря на все уговоры митрополита, проявил твердость и решительно отказался от церковной карьеры. Но он никогда не отказывался, насколько позволял монашеский сан, служить Церкви и государству: по просьбе великого князя и митрополита был миротворцем, устроителем монастырей, мудрым советчиком. Как ни хотелось радонежскому пустыннику оставаться скромным игуменом Святотроицкой обители, в покое его не оставляли. Он был в гуще событий своего бурного и сложного времени.
Отказываясь от должности епископа и митрополита, Сергий проявил прозорливость. Внутренний голос, к которому он всегда прислушивался, говорил ему, что он не предназначен для этой роли и принесет
