Islamic Spirituality. Foundations (World Spirituality 19), ed. S. Nasr, New York — London, 1987. Islamic Spirituality. Manifestations (World Spirituality 20), ed. S. Nasr, New York — London, 1991.
Jaoudi М.,
A. Green, New York — London, 1987.
Kohn L.,
Kohn L.,
McGinn B.,
Pyysiainen I.,
Schimmel A.,
Scholem G.,
2.2 Литургическая духовность
Литургическое обновление II Ватиканского собора преследовало две цели: «Это устроение должно так распределять тексты и обряды, чтобы они яснее выражали святыню, которую они знаменуют, и чтобы христианский народ мог без труда понять ее, поскольку это возможно, и принимать полное, деятельное и совместное участие в совершении Богослужения»93. Здесь сформулированы два отношения. Во-первых: отношение между литургической формой («тексты и обряды») и ее смыслом («святыня, которую они знаменуют»). Во-вторых: отношение между литургической формой («распределение текстов и обрядов») и христианами («понимание» и «участие»). Для литургической духовности имеют значение обе сферы отношений.
Значение формы. С самого начала Литургическое движение занялось таким обновлением языка литургических форм, которое позволило бы увидеть в языке его раннецерковные истоки, сделать узнаваемым его единство с вселенской церковью, его развертывание в церковном году и его глубокую связь с Писанием. Литургическая форма должна быть прозрачна для божественной реальности и в то же связана с реальностью человеческой94: собрание народа Божьего; выражение условий человеческого бытия; описание человеческих позиций; развертывание ясных перспектив. Так, Гвардини справедливо говорит, что литургическая форма — это эпифания: в ней четко проявляются изначальные факты — творение, возникновение человека и церковь [509] .
Деятельное участие в форме. Второй сферой внимания Литургического движения было «активное участие» (participatio actuosa) [510] — лейтмотив литургического обновления в ходе II Ватиканского собора [511] . Деятельное участие означает, что участник все глубже вникает в «настоящий смысл движений и жестов, относящихся к делу», но «в то же время остается открытым влиянию значимого религиозного содержания во всей его существенности и силе»98. В деятельном участии различаются четыре уровня. (1) Участие в совершении литургии. Через совместное пение, совместные молитвы, диалог «каждый
человек, даже самый простодушный, может питаться благочестием литургии. Литургия должна быть демократизирована» [512] . (2) Участие народа. То, что молящиеся, исполняя каждый свою роль, совместно совершают литургию, основано не на демократической настроенности отдельных лиц, эти роли назначающих, а на том основном факте, что народ Божий является действующим субъектом по отношению к Богу [513] . II Ватиканский собор высказывает желание, «чтобы все верующие привлекались к тому полному, сознательному и деятельному участию в Богослужениях, которого требует сама природа Богослужения, на которое, в силу своего Крещения, христианский народ… имеет право, будучи также и обязан к нему… Этому полному и деятельному участию всего народа должна быть оказана особая забота в устроении и развитии Богослужения…» [514] . (3) Участие в таинствах. В 1903 году Пий X в своей энциклике Motu proprio заявил: «Деятельное участие в святых таинствах и в торжественной молитве Церкви есть изначальный и необходимый источник истинного христианского духа» [515] . Пий X имеет здесь в виду духовную сопричастность тому, что происходит в литургии, мистериальную сущность ритуала [516] . На этом уровне участие есть «подобающее расположение», которое позволит участникам «содействовать с благодатью Свыше, дабы не принимать ее тщетно» [517] . Юнгман называет это «пониманием, которое действительно понимает и потому плодотворно» [518] . (4) Участие в связи с Богом. Литургическая форма (чтения, жесты, моменты тишины, диалоги, молитвы) есть выражение связи с Богом, которая актуализируется, когда народ эту форму реализует. Ритуал раскрывает, проводит и направляет эту молитвенную установку. Живая связь с Богом становится реальной (actuosa) в участии и через участие.
Эти два измерения католической литургии, на которые мы указали (литургическая форма и ее актуализация), внутренне присущи всякой христианской духовности. Мы покажем это с помощью трех парадигм.
Литургия храма
Во всех повествовательных и песенных традициях Древнего Израиля устойчивым элементом является пустыня: это место богоявления (Исх 19:16слл.), место заключения Завета-Союза (Исх 24), место, где происходят чудеса с перепелами и с водой (Исх 15–17). Как бы ни истолковывались «пустыня, степь печальная и дикая» (Втор 32:10) и события на горе Синай (Исх 20слл.) [519] , ясно, что здесь рассказывается о происхождении отношений Завета-Союза между Сущим и Его народом — отношений, которые составляют самую суть литургии Израиля [520] .
Литургия храма достигает памятью сердца пустыни, вновь припоминая самовозвещение Сущего на горе Синай (Исх 33–34). Эта история начинается с драматического отступления Сущего: «Сам [Я] не пойду среди вас» (Исх 33:3). Это движение отступления вызвало рыдания народа (Исх 33:4слл.) и вмешательство Моисея (Исх 33:12слл.). Моисей умоляет Сущего, чтобы Он остался со своим народом (Исх 33:13–16). В этом драматическом контексте обещание Сущего выступает как обещание помощи: «Я проведу пред тобою всю славу Мою и провозглашу имя Сущего* пред тобою, и кого помиловать — помилую, кого пожалеть — пожалею» (Исх 33:19). Впоследствии это обещание было исполнено: «И сошел Господь в облаке, и остановился там близ него, и провозгласил имя Сущего**. И прошел Господь пред лицем его и возгласил: Сущий, Сущий!***» (Исх 34:5–6). Контекст, в котором происходит это возвещение Имени, — культовый [521] . Сущий, возвещая свое Имя, представляет Себя в первом лице единственного числа, выступающем как особая форма самообя- зывания (Исх 34:10) и культовая реализация слов «Я есмь Сущий» (Исх 3:14).
Исключительные отношения между Сущим и Его народом составляли самую суть древнейшего
