— Это проверено?
— Да. Вечером они приехали в гостиницу в Карлстаде. У Кронквиста якобы было страшное похмелье. Лунд сказал, что он был слишком пьян и поэтому не чувствовал никакого похмелья. Да, в конце концов у Лунда нет усов и бороды. Это я отметил.
— Ага.
— Ну вот, теперь Гюннарссон. Этот запомнил лучше. Он сидел в пятницу дома и писал. В субботу был в редакции, сначала утром, потом вечером и сдавал какие-то статьи.
— Это известно наверняка?
— Нет, утверждать не могу. Это большая редакция, и я не нашел там никого, кто бы уверенно помнил нечто подобное. Но несомненно, какую-то статью он сдал, хотя это могло быть с таким же успехом как вечером, так и утром.
— А что с паспортами?
— Сейчас скажу. Пиа Больт тоже была в полном сознании. Но где она была в ночь на пятницу, сообщить мне отказалась. У меня создалось впечатление, что она с кем-то спала, но не хочет сказать, кто это был.
— Это весьма вероятно, — заметил Колльберг. — Был четверг, и вообще.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Стенстрём.
— Да так, ничего. На этом вряд ли заслужишь признание.
— Продолжай, — сказал Мартин Бек.
— Так вот, в субботу она совершенно точно была с одиннадцати часов утра у матери. Я это деликатно проверил. А теперь, что касается паспортов. Молин отказался показать мне свои паспорт. Сказал, что в собственной квартире не обязан никому предъявлять документы. У Лунда паспорт почти новый. Он фотограф и много ездит. Последний штамп поставлен в стокгольмском аэропорту шестнадцатого июля. Он тогда вернулся из Израиля. Думаю, это сходится.
— Молин отказался показать тебе паспорт? — ужаснулся Колльберг. — И ты стерпел?
— Пиа Больт два года назад провела четырнадцать дней на Мальорке. Больше ничего. У Кронквиста паспорт старый, полнейшая неразбериха, сплошные отметки и обрывки бумаги и так далее. Последний штамп поставлен в мае в Гётеборге, он тогда вернулся из Англии. У Гюннарссона тоже старый паспорт, почти весь заполненный, но в более приличном состоянии. Последние штампы поставлены у нас в Арланде, выезд седьмого мая, приезд десятого мая. Говорит, был на заводе «Рено» в Булонь-Бийанкуре. Французы, очевидно, штампы не ставят.
— Не ставят, это сходится, — сказал Мартин Бек.
— Ну, тогда остальные. Я еще не успел всех обойти. Кристер Шёберг был дома с семьей, он живет в Эльвшё. Мередит — американец и к тому же негр.
— Этого можем исключить, — сказал Колльберг. — Мы все равно не смогли бы арестовать его, потому что волосатики линчевали бы нас.
— Ты снова проявил себя как тупица.
— А я и есть тупица. Кроме того, думаю, ты можешь не продолжать.
— Да, я тоже так думаю, — сказал Мартин Бек.
— Вы знаете, кто это? — спросил Стенстрём.
— По крайней мере, нам так кажется.
— И кто же?
Колльберг смерил Стенстрёма хмурым взглядом.
— Слушай, парень, учись все-таки немножко думать, — сказал он. — Во-первых, действительно ли в Будапеште был Матссон? Думаешь, он таскал бы с собой такие деньги, чтобы купить гашиш, а потом вдруг исчез, а деньги оставил в чемодане в гостинице? Думаешь, он оставил бы ключ от номера на ступеньках управления полиции? Он? Если он должен был обходить за сто шагов каждого полицейского в Венгрии? И вообще, зачем понадобилось Матссону исчезать и к тому же таким импровизированным способом?
— Ну конечно, это ясно.
— Почему Матссон поехал в Венгрию в синем блейзере, серых брюках и коричневых мокасинах, а в чемодане имел точно такую же одежду? Куда исчез серый костюм Матссона? Что было на нем в предпоследний вечер и чего не было в чемодане и нет в его квартире?
— Ну хорошо, значит, это был не Матссон. Но кто это был?
— Некто, у кого были очки Матссона и плащ, некто с бородой и усами. Кто видел Матссона последним? У кого нет до субботнего вечера никакого твердого алиби? Кто из всей этой компании был достаточно трезв и умен, чтобы до всего этого додуматься? Поразмышляй над этим.
Стенстрём задумался. Он не отвечал.
— Мне пришла в голову одна идея, — сказал Колльберг.
Он разложил на столе план Будапешта.
— Смотрите. Вот гостиница, а вот Главный вокзал или как он там называется.
— Будапешт-Нюгати.
— Возможно. Если бы я хотел пойти из гостиницы на вокзал, то я должен был бы идти этим путем, то есть мимо управления полиции.
— Верно, но только ты пришел бы на другой вокзал. Поезда в Вену отправляются отсюда, с бывшего вокзала Остбанхоф.
Мартин Бек вытащил копию плана округа Сольна и кивнул Стенстрёму:
— Поезжай в управление полиции Сольны, — сказал он, — и попроси их перекрыть этот район. Там есть сгоревший дом. Мы туда потом приедем.
— Прямо сейчас?
— Да.
Стенстрём ушел. Мартин Бек порылся в ящике, нашел там сигарету и закурил. Он молча курил и смотрел на Колльберга, сидящего совершенно неподвижно. Потом погасил сигарету и сказал:
— Наверное, нам пора ехать.
Колльберг быстро ехал по пустынным улицам и через минуту они уже были на Вестерброн. Солнце пробивалось сквозь низкие облака, гладь залива волновал легкий ветерок. Мартин Бек с отсутствующим видом смотрел на группу яхт, которые как раз огибали мысок в Роламб-парке.
Они ехали молча и поставили машину на том же месте, что и накануне. Колльберг показал на черную «ланчу», стоящую неподалеку.
— Это его автомобиль, — сказал он. — Следовательно, он наверняка дома.
Они пересекли Свартенгатан и открыли входную дверь. Воздух в коридоре был влажный и липкий. Они молча поднялись по истертой лестнице на четвертый этаж.
XXV
Дверь открылась мгновенно.
Мужчина, стоящий на пороге, был в халате и шлепанцах. Казалось, он невероятно изумлен.
— Извините, — сказал он. — Я думал, что это моя невеста.
Мартин Бек сразу узнал его. Этого человека показал ему Молин в ресторане «У кружки» за день до отъезда в Будапешт. Открытое приятное лицо. Спокойные синие глаза. Достаточно сильная фигура. С бородой и усами, среднего роста, но так же как и у бельгийского студента Редера, это было единственное, чем он походил на Альфа Матссона.
— Мы из полиции. Моя фамилия Бек. А это старший криминальный ассистент Колльберг.
Представление прошло официально и учтиво.
— Колльберг.
— Гюннарссон.
— Не могли бы мы войти ненадолго? — спросил Мартин Бек.
— Конечно. А в чем дело?
