случаях они решали закопать труп, так как по мнению этих ученых они были уже, хотя в какой-то очень примитивной форме, оседлыми.
С этой точкой зрения довольно трудно согласиться. Неандертальцы были типичные охотники и собиратели, поэтому говорить, что у них существовал уже оседлый образ жизни, было бы неправильным. Они должны были кочевать и они кочевали, потому что их пребывание в той или иной области целиком зависело от ее богатства зверями и различными съедобными растениями. Если в области не было достаточно источников питания, они должны были уходить дальше, хотели они этого или нет. Нужда и голод принуждали их к этому.
Нельзя также вполне согласиться с мнением, что трупы закапывали только для того, чтобы самим не покидать место стоянки. Несмотря на то, что неандертальцы никогда не хоронили своих мертвых в глубокие ямы, а только, как правило, в мелкие (глубиной в 30–35 см, так что запах разлагающегося тела мог проходить через тонкий слой почвы), труп можно было устранить гораздо более простым способом: достаточно было бросить его в воду, трещину в скале или в глубокий обрыв. Нет сомнения в том, что многие племена так и поступали. Необходимо принять во внимание, что неандертальские люди не были одинаковы по телосложению, как мы узнаем об этом позже; поэтому среди них могли быть и были различия в мышлении, представлениях и понимании различных загадок, короче говоря, между ними были различия в духовной жизни. А это могло быть как раз одной из причин того, почему некоторые племена действительно хоронили своих мертвых сородичей. Но, несмотря на все это, определенно известны и некоторые находки, о которых нельзя совершенно уверенно сказать, что это действительно настоящие могилы.
Есть, однако, и такие ученые, которые вообще отрицают какую бы то ни было возможность существования погребений у неандертальцев. Они утверждают, что умышленное погребение должно быть всегда связано с представлением о смерти и потусторонней жизни, со стремлением создать умершему возможность жизни в загробном мире. Эти ученые также утверждают, что идея культового погребения с верой в существование загробного мира и с желанием сохранить как можно дольше живое воспоминание о мертвом неверна и является, собственно, следствием мнения, которое могло возникнуть только у людей более высокого душевного склада, а именно у раннепалеолитических людей типа неандертальцев (Homo neanderthalensis) и даже у людей каменного века вообще, включая позднепалеолитических охотников (Номо sapiens fossiljs).
С такой точкой зрения тоже нельзя полностью согласиться. Если мы вообще не будем в наших рассуждениях упоминать позднепалеолитических охотников, то мы не можем смотреть на неандертальцев (первых, может быть, еще и очень примитивных настоящих людей, которым с полным правом принадлежит название Номо, т. е. человек) как на существа, которые бы с духовной точки зрения стояли на уровне животных.
Хотя мы пока знаем об уровне мышления неандертальцев и об их представлениях очень мало, все- таки у нас есть много оснований предполагать, что они должны были заниматься вопросом о смерти, потому что гибель от болезни, в результате несчастного случая, ранения в драке или во время охоты была обычным и частым явлением. Опасность подстерегала людей на каждом шагу. Они видели, как другие умирают, и сами тоже убивали. Поэтому они должны были размышлять о смерти, хотя, с нашей точки зрения, и очень примитивно. Ведь у неандертальцев был уже человеческий мозг, и они умели его использовать, хотя также очень примитивно.
Свое отношение к мертвому неандертальцы также должны были как-то определить. Сначала его еще боялись; уснувшее лицо мертвого, во многих случаях еще искаженное предсмертными мучениями, вызывало, конечно, страх и ужас. Поэтому было необходимо как можно скорее устранить мертвого, закопать в землю или вынести из пещеры. Но это был не только страх перед мертвым, страх, который еще у многих не исчез и до настоящего времени: во многих случаях это могло быть проявление товарищества или почтения к какому-нибудь выдающемуся члену племени, и его хоронили, чтобы он не стал добычей хищных зверей или чтобы его труп не валялся и не разлагался в каком-нибудь скалистом обрыве.
Иногда основанием для погребения служили сочувствие или любовь. Если известно, что в Ле-Мустье был похоронен молодой здоровый мужчина, то в Ла-Шапелль-о-Сен, например, был похоронен мужчина, который, судя по сохранившимся признакам на костях, долго страдал от тяжелых болезней, так что в конце своей жизни он был уже убогой развалиной, совершенно бесполезным членом племени, не представлявшим никакой ценности; наоборот, он был для племени, скорее, в тягость. Но и этого несчастного его товарищи похоронили. Что еще могло привести их к необходимости совершить погребение, как не сострадание?
Чем можно объяснить погребения детей, как не любовью неандертальских матерей? Когда они поняли, что никакое согревание закоченевших детских тел и ничто другое не сможет вернуть их к жизни, то они с горькой материнской болью выкапывали в земле неглубокие ямы и готовили своим мертвым детям последний раз постель для вечного отдыха. Из этих нескольких замечаний видно, что неандерталец жил какой-то примитивной чувственной жизнью; иначе и не могло быть, потому что это был уже настоящий человек, хотя и первый и очень примитивный, но все-таки уже очень отдалившийся от своих животных предков. Было бы поэтому нелогичным предполагать, что он был человеком только по телу, но не достигал этого уровня по развитию разума, души, чувств.
Нельзя также полностью согласиться с мнением, что неандерталец не имел никакого представления о загробной жизни. Какое это было представление, нам неизвестно. Но о том, что он его имел, свидетельствуют дары (каменные орудия и оружие, кости животных, во многих случаях обожженные), которые клались в могилу. Но об этом мы уже говорили.
Сочувствие и почтение к мертвому проявляются в истории человечества уже с далекого прошлого. Но это отнюдь не значит, что нашим первобытным предкам не были чужды и противоположные чувства. Поэтому мы встречаемся у них и с таким страшным явлением, как каннибализм.
Спустя тринадцать лет после знаменитой находки неандертальцев в Спи, в Бельгии, загребский геолог и профессор университета Казимир Горьянович-Крамбергер нашел в 1886 году около городка Крапина в небольшой пещере место стоянки неандертальцев. Один слой представлял большой очаг, в котором были найдены почти исключительно человеческие кости, разбитые и обожженные или даже сгоревшие. Кости принадлежат не менее чем десяти различного возраста особям — взрослым и детям.
Уже тогда профессор Горьянович-Крамбергер понял, что перед ним остатки одного из старейших каннибальских родов. Поэтому крапинский неандерталец уже не представляется нам как спокойный собиратель и охотник, а как братоубийца, который умерщвлял и поедал членов своего племени, жарил куски их тела на огне. Длинные кости своих жертв он раздроблял, чтобы съесть и костный мозг; разбивал он и их черепа, чтобы достать головной мозг.
Хотя все это достоверно установлено, мы не хотим и даже не имеем права говорить о том, что каннибализм был обычным явлением у неандертальских первобытных охотников. Другое такое страшное место стоянки, как Крапина, до сих пор еще открыто не было, хотя следы каннибализма были известны и у более древних людей.
Так как в 1930 г. существовала только одна геологическая карта Явы, да и то очень устаревшая и местами совершенно неправильная, было решено, что геологическая служба в Бандунге составит новую карту. В эту большую работу были включены многочисленные геологи и палеонтологи. Из последней группы выделился и обогатил науку новыми открытиями и сведениям Г. Г. Р. фон Кёнигсвальд, в настоящее время профессор университета в Утрехте. В открытии яванских неандертальцев с ним сотрудничал геолог Тен Хаар.
В середине лета 1931 г. Тен Хаар окончил геологическое картирование территории западнее реки Соло и переселился в небольшую деревню Нгандонг. Однажды, когда он купался в реке, его внимание привлек слой песка и щебня, находившийся на высоте 20 метров над руслом реки. Этот слой, образовывавший речную террасу, возник в период, когда река Соло еще не так глубоко врезалась в основание, как сейчас. Тен Хаар перестал купаться, полез по склону берега к слою и при внимательном рассмотрении нашел в нем череп буйвола. Это послужило признаком того, что он действительно открыл место, где находятся костные остатки млекопитающих, на самой древней террасе реки Соло.
Когда Тен Хаар объявил о своей находке, в Бандунге проявили к этому месту большой интерес, уже хотя бы потому, что оно находится вблизи Триниля — известного места находки питекантропа Дюбуа. Уже
