– Что я врала? – Даша почувствовала, как из глаз побежали слезы.
– Эле, она не понимает, – поспешно вмешался Костяк.
– Мне тридцать лет, а меня каждый может водить за нос как последнюю деревенщину, – горько сказала хозяйка. – Вот всю жизнь в дерьме барахтаюсь…
Ругали Дашу долго. Даже не ругали, Эле неторопливо и красочно расписывала, какую бессовестную и тупую уродину она пригрела в своем доме. Костяк подругу не защищал. Тоже считал, что Даша-Аша непоправимо больная. Даша, всхлипывая, пыталась объяснить, что в ее верховьях все грамотные, что она не нарочно скрывала, просто не подумала…. К концу разговора, несчастная и сама осознала несостоятельность своих инфантильных оправданий. Потом Эле прогнала девчонку умываться.
Смывая слезы, Даша слышала, как хозяйка спросила у лохматого:
– Может у нее боги действительно часть мозгов отняли? Я слыхала, так бывает.
– Не знаю, – с сомнением сказал Костяк. – Когда я ее в первый раз увидел – она на канальную шлюшку была похожа. Ну, из тех безмозглых, что под мостом на дымке сладком да орехах нутт живут. А сейчас она вполне ничего. По-моему, здоровая. Только вы, госпожа Эле, сами понимаете, не из Заречных бугров она к нам пришла…
– Храни нас боги от всяких трахнутых тайн, – вздохнула хозяйка. – Ты, воровская морда, перестань меня госпожой величать. Смешно слышать.
– Как скажете, – вежливо согласился лохматый. – Только я о вас, о прежней, знаю.
– Знаешь и молчи, – отрезала Эле. – Вы «деловые» – известные всезнайки. Только мне прежнее вспоминать – никакого удовольствия. Понял? Садись, поужинаем, чем нас наша свинарка образованная накормит…
На следующий день Эле забрала девушку с собой в баню. Даша сидела до вечера в просторной, влажной и полной болтливых женщин, зале. Здесь посетительницам предлагалось много услуг. Стригли, красили, массаж делали, настойку наливали, снадобья рекламировали. Писарские услуги, кроме перетрусившей Даши, предлагали еще две женщины. Одна из писарш совсем слепая, другая больше чем письмом, персиковой наливкой увлекалась. За день Даша выполнила шесть заказов, в основном карябала любовные записки. Некоторые выражения, которые требовалось изложить, были настолько «личными», что приходилось крепко задумываться, как бы их выдержала бумага. Строго соблюдая инструкции хозяйки, Даша не спешила, выписывала буквы медленно, со значением и не очень заботясь о красоте почерка. Впрочем, тупое перо и отвратительные чернила к каллиграфии совершенно не располагали.
К вечеру у Даши набралось денежной меди больше чем на «корону». Бани начали пустеть, и к девушке подошла Эле. Даша высыпала ей монетки. Хозяйка взвесила медь, фыркнула:
– Ха, это тебе не Вас-Васу яйца чесать. Что ты мне сыпешь? Не знаешь, где у нас дома деньги лежат? Иди, ополоснись, в дальнем бассейне вода почище осталась.
Они возвращались домой и Эле вздыхала:
– Что ты за девка такая? Языком бы разок шевельнула – мы бы уже крышу успели перекрыть. Ой, дура-дура! Ты только хлюпать опять не вздумай. Работать будешь через день. Если чернила нужны или перья – покупай с умом. Инструмент, как оружие, – должен быть хорошим.
– Доску бы для письма, – неуверенно сказала Даша. – На лавке писать неудобно.
– Думай, думай, – подбодрила Эле. – Хватит за чужой спиной сидеть. Выздоравливай…
Доску для письма Даша нашла и обстругала сама. Подсмотрела у конкуренток, как правильно точить перья. Бизнес пошел, клиенток хватало, молодая писарша записывала, что говорили, с жизненными советами не лезла, почерк имела разборчивый. Ходить в бани на целый день Даша перестала, все равно горожанки предпочитали заниматься интимной перепиской днем, пока мужья в лавках и на службе. Вообще, сидеть в бане было нескучно, все равно как разом десяток радиоканалов слушаешь. Дамы не слишком стеснялись, иногда Даше казалось, что она в курсе любовных переживаний доброй половины женского населения Каннута. К вечеру даже голова начинала гудеть.
Даша пообвыклась, здоровалась с постоянными посетительницами, с банщицами и «стукачками» из городской стражи. Знакомым писала письма и жалобы с хорошей скидкой, что заметно прибавляло популярности.
– Тебе, Даша-Аша, не в бане сидеть нужно, – задумчиво сказала Эле как-то вечером. – Ты не просто грамотная, а по-настоящему. Вот я только свою подпись царапать умею. Больше ничему так и не научилась. Эх, лет пять назад я бы тебе теплое местечко нашла. Теперь-то мои рекомендации какой вес имеют – голубиное дерьмо их перетянет. Дура я, еще похуже тебя.
– Совсем ты не дура, – возразила Даша, убирая со стола. – А читать я тебя могу научить.
– Да зачем мне? Была бы не дура – обе руки имела. Все бы тогда по-другому пошло, – Эле резко замолчала.
Даша хорошо знала, что хозяйку в таком настроении лучше не трогать.
Дней через двенадцать пришел в гости Костяк. Принес полмешка пшеничной муки и мешочек подмоченной и окаменевшей, но жутко дорогой белой морской соли. Судя по смешной цене, соль он стащил. Даша на этом внимание заострять не стала. Рассказала о своих писарских успехах. Лохматый расспрашивал, но без всяких вредных намеков на то, каким местом подружка раньше думала. Даша о собственной глупости и сама вспоминала с досадой.
Правую руку, сидя за столом, Костяк явно оберегал.
– Что у тебя с рукой? – поинтересовалась девушка.
– Да свалка у нас там вышла, – лохматый осторожно подвигал плечом. – Напали с берега, обстреляли. Народ разный, многие в панику ударились. Меня вот, веслом задели по-глупому.
– А говорил – не воином идешь. Стоило из-за муки рисковать?
– Без риска не проживешь, – убежденно сказал лохматый. – Что на реке рискуешь, что здесь. Кроме муки, на барках затопленных много чего полезного нашлось. И, знаешь, Даша-Аша, наверное, скоро в городе беспокойно станет. Я имею в виду не «деловым», а всем. К войне дело, похоже, идет.
– С кем война? – изумилась Даша. – В банях об этом ни слова не говорят.
Костяк засмеялся:
– Так об этом даже в мужских банях пока помалкивают. А вот по реке серьезные слухи идут. Ты об этом Эле намекни. Она баба опытная, ей полезно будет знать…
Вечером Даша поговорила с хозяйкой. Эле высказалась в том духе, что времен, когда о войне не болтают, вообще не бывает. Тем не менее, к сообщению лохматого отнеслась серьезно, что несколько удивило Дашу. Договорились подумать, и на всякий случай запастись самым необходимым, пока цены не подскочили.
Уже прошли первые дожди, но солнце еще сияло. Даша с лохматым отправилась на реку. Искупались в ставшей чуть прохладней реке. Девушка разложила еду. На этот раз было чем полакомиться – и пирог со свининой, и маленькие жареные пирожки, и даже баклажка с пивом.
– Зазнаешься теперь. Точно за меня замуж не выйдешь, – заметил Костяк, разрезая арбуз.
– Помолчи уж лучше, речной воин, веслом двинутый, – посоветовала Даша.
– Не, из меня воин плохой. Пусть король своих лордов под знамена ставит. Они благородные, им мечами махать одно развлечение.
– А как же родные стены, честь города, милость королевская и награды боевые? – поинтересовалась девушка.
– Нет, не уговаривай – это не по моей части, – лохматый улыбнулся. – Стен у меня своих не имеется. Город чужой. Бабка здесь – да и та не родная. Я ей тридцать «корон» отвалил, чтобы меня внуком признала. Так что, я вроде по закону каннутский, но кровь лить за славный город спешить не буду.
– А до бабки ты чей был?
