Дело жадного варвара
Учитель сказал:
— Благородный муж думает о морали и долге, а мелкий человек – о вещах и удобствах. Поэтому благородный муж имеет единочаятелей[1], а мелкий человек имеет роскошь.
Му Да спросил:
— Можно ли думать о морали и долге, но иметь роскошь?
Учитель ответил:
— Иногда так случается.
Му Да еще спросил:
— Можно ли думать о вещах и удобствах, но иметь единочаятелей?
Учитель ответил:
— Никоим образом нельзя.
Багатур Лобо
Баг проснулся за десять минут до семи. Некоторое время он лежал с закрытыми глазами и прислушивался к окружающей действительности. Все было спокойно: за окном почти неслышно шуршала морось – долгожданный дождь после недели душного зноя, когда плавился асфальт и падали в обморок шоферы на забитой в конце рабочего дня первой кольцевой дороге, и веера выпадали из их натруженных рук… И вот вчера дракон дал наконец ливень – нездешний, почти тропический, свирепый и буйный ливень, за стеной которого пропадала вытянутая рука. Баг видел подобное трижды в жизни, последний раз – три года назад, когда вихрь честной службы занес его в забытый богами, но вполне процветающий и ухоженный городок Луфэн на тихоокеанском побережье, компьютерную столицу Сибирского улуса; пользуясь непогодой, группа австралийских варваров пыталась контрабандой вывезти партию новейших микросхем… Баг усмехнулся, не без простодушной гордости вспомнив, как он вплавь догонял их новенький катер, бестолково скачущий на тяжкой восьмибалльной волне.
За полупрозрачным тюлем занавеси стояла привычная хмурь – плотные тучи низко нависли над Александрией, сея вниз невесомые бисеринки влаги; погода располагала к дурному настроению.
Баг не испытывал к дождю каких-либо определенных чувств. Нельзя сказать, что он был уж вовсе доволен существованием в природе дождя; бродить под дождем ему скорее не нравилось. С другой стороны, дождь был во многом полезен и очень естественен. Баг скорее соглашался с тем, что дождь бывает. Причем, в Александрии много чаще, чем, скажем, в Ханбалыке.
Баг отбросил шелковое покрывало и сел. Посмотрел на часы. И тут же действительность отозвалась гулким ударом – на Часовой Башне начали отбивать семь вечера. Мгновением позже гул барабана догнал низкий рев большого колокола в Храме Света Будды.
Отдернув тюль, Баг с последним ударом колокола ступил на влажные плиты террасы. Отсюда, с десятого этажа открывался прекрасный вид на Александрию. Морось не в силах была скрыть слегка размытый, но все равно величественный и прекрасный контур храма Конфуция; по конькам многоярусных крыш его в затылок друг другу выстроились оскалившиеся на злых духов львята, а желтая черепица блестела от дождя. Был виден даже темный, в красном лаковом обрамлении проем входа в главный зал; можно было разглядеть две фигурки, неспешно идущие от внешних врат к главному залу, под доску со скромными золотыми иероглифами Кун-цзы мяо[3].
Рядом в небо врезалась пронзительная и тонкая, воздушная пагода Храма Света Будды, толпились крыши прочих строений, сливаясь с сооружениями светскими. Ровная как стрела, пронзала город главная магистраль Проспекта Всебъемлющего Спокойствия, пересекая мостами Нева-хэ и ее причудливые притоки – и упиралась в прямоугольный бастион Палаты церемоний. Баг вгляделся в неподвижные фигурки охранников перед входом и, отбросив ладонью влагу с волос, принялся за ежевечерний тайцзицюань. Медленно двигаясь по плитам, он освежал в памяти комментарий Чжу Си на девятнадцатую главу Лунь юя; с каждым отточенным годами движением, нарочито замедленным и неумолимым, словно многотонный пресс, Баг выдавливал из себя усталость и созвучное хиленькому дождику настроение. У дождика не было шансов.
Соседняя слева терраса пустовала. На правой под легким тентом сидел в бамбуковом кресле сюцай неизвестно каких наук Елюй – упитанный сын богатых родителей, прибывший из самого Ханбалыка на промежуточные экзамены. Лицо Елюй имел жизнерадостное и открытое, на лице этом произрастали жиденькие усики, но Багу сосед не нравился, ибо имел пристрастие к варварской танцевальной музыке, которое, Баг был просто уверен, справедливо подавляли домашние и которому сюцай тут же воздал должное, вырвавшись из родного гнезда в Александрию. О состоятельности родителей сюцая говорила квартира, в которой он проживал, — дома на Проспекте Всеобъемлющего Спокойствия были баснословно дороги; за Бага платило Управление[4].
Сюцай вертел в руке бокал и пялился на город. Заметив Бага, он вскочил и с преувеличенной любезностью поклонился. Баг оглядел внимательно его варварскую фуфайку с неподобающим рисунком на груди и слегка кивнул, поморщившись: ему была неприятна искусственная любезность Елюя, проистекавшая по большей части из безусловного почтения к его, Багатура Лобо, физическим достоинствам.
Проще говоря, Елюй побаивался Бага. Совершенно не так сюцай отнесся к нему при первой встрече на лестничной площадке: Елюй был высокомерен и до крайности величав, а его увесистый багаж, обливаясь потом, несли следом пятнадцать носильщиков. Баг еще тогда сильно удивился, но вида не подал.
Так продолжалось два дня: Елюй еле кивал. А на третий день случилась вечеринка, ставшая для него весьма памятной. Ну как же! Это ли не радость – собрать в своей квартире приятелей-шалопаев, тоже приехавших на экзамены, да еще молодую поросль всяких столичных знакомых, и с шумом предаваться самому разнузданному веселью под грохот варварской музыки? Что может быть прекрасней!
Баг считал иначе. С его точки зрения, мир предоставляет человеку достаточное количество возможностей для эстетического самовыражения; прыгать же козлом, размахивая стаканом с пивом – вот уж удовольствие, достойное грубых простолюдинов. Нет, Баг человек очень терпимый, он и сам не прочь иногда поиграть на губной гармошке что-нибудь из Мэй Лань-фана или даже из Тома Вэйтса; Баг с пониманием относится к чужим чаяниям счастья, ибо ведь как разнообразна природа и как много кругом всевозможных жизненных форм, — но не в двенадцать же ночи воздавать должное Лэй-гуну, Богу Грома! Это время создано для ночного отдыха. Не алчущий сна человек может найти ни с чем не сравнимое удовольствие в приятной беседе или в созерцании. В конце концов существует достаточное количество мест, специально для увеселений предназначенных.
Все это Баг и высказал открывшему ему дверь одетому в пестрый халат незнакомому юноше – ибо Елюй не счел своим долгом представиться соседу (и Баг еще тогда посетовал на досадные пробелы в его воспитании).
Однако сюцай не внял и не пожелал перейти к более спокойным формам проведения досуга, а
