— Правда, хорошая песня, — несколько невнятно из-за подпирающего подбородок кулака и щеки, сдвинутой этим кулаком к уху, выговорил Баг. — Правильная… только грустная.
— А ты думал? Когда что-нибудь правильное скажешь, почему-то всегда грустно. Ну, давай вместе… три, четыре!
И, на радость млеющему за стойкой Ябан-аге и замершим в благоговении посетителям его кабачка, они все-таки обнялись поверх стола и, слаженно и размашисто мотая головами, грянули в полный голос, на две глотки, со слезой:
Мелодично прозвенели колокольцы входной двери, и все взгляды невольно обратились ко входу. В наступившей тишине кто-то из посетителей отчетливо сказал, с некоторой плотоядностью причмокнув губами:
— Какая штучка!
На площадке, возвышающейся над полом харчевни на высоту семи ступеней, у самой закрывшейся двери, стояла, оглядываясь и, видимо, слегка ослепнув в прокуренном сумраке харчевни, молодая девушка в кожаной, западного кроя широкой куртке, джинсах, плотно облегающих полные, стройные ножки, и огромных, в пол-лица, защитных очках. Длинные распущенные черные волосы ее стелились по плечам и ниспадали на спину.
— Не к вам, певцы? — сказал другой голос насмешливо, и несколько человек захохотали. Действительно, представить себе эту эстрадную красотку, хлесткую, словно первый ожегший спину прутняк, рядом с уже не слишком молодыми, неказистыми, подвыпившими мужиками, Бог знает во что обряженными – переодевались они у Бага, впопыхах, чтобы Богдану не заезжать домой и чтобы успеть выпить и разойтись пораньше, не обижая заждавшуюся Жанну (тогда у них еще была надежда, что они выпьют аккуратно и разойдутся засветло)… словом, представить ее с ними за одним столиком было совершенно невозможно.
Третий голос сказал:
— Крошка, подсаживайся!
Баг грозно оглянулся и положил руку на меч.
Йог Гарудин сильно шевельнул опущенными веками. Со множественным бульканьем, хлюпаньем и скворчанием стоявшие на всех столиках, кроме столика напарников, рюмки, кружки, стаканы и фужеры разом опустели. Сделалось удивительно тихо.
В этой тишине особенно отчетливо зацокали неторопливые каблучки. Держась очень прямо, ни на кого не глядя, девушка спустилась в харчевню и прямиком пошла к Багу и Богдану какой-то невероятно изысканной, строгой и гордой походкой. Знакомой походкой…
Она села рядом с ними на свободный табурет, сняла очки и, расправляя волосы, встряхнула головой.
Подбородок Бага все-таки свалился с его кулака.
— Матерь Божья… — пробормотал Богдан, слегка трезвея.
— Единочаятельница Ли… — с блаженной улыбкой пробормотал Баг.
— Тс-с, — сказала принцесса. — Ваш начальник, еч Баг, Редедя Пересветович Алимагомедов, подсказал моему порученцу, где вас найти. Простите, что не могла вас предупредить. Я вижу, — она покосилась на бутылки и чарки, — вы сильно расстроены.
— Мы… ну… — сказал Баг.
— Ну… мы… — сказал Богдан.
— Я сейчас объясню… молчите, я должна объяснить. Вы имеете право знать, — она вздохнула. — Когда имя заказчика преступления стало известно, я тоже была расстроена. Не мне учить вас, драг ечи, основному правилу человекоохранительной науки: наказание преступника должно быть неотвратимым. Не столь уж важно, каким оно будет – прутняки, или бритье головы, или что-то еще. Не столь уж важно, будет ли оно жестоким или мягким. Самое главное – чтобы оно было неотвратимым. А тут… — Она запнулась и не стала продолжать, лишь снова встряхнула головой. — Иначе нам было его не достать. Никак не достать. А ведь это несправедливо – если бы несчастные Ландсбергисы оказались на всю жизнь в тюрьме, а главный преступник гулял бы на свободе… Помните, Учителя спросили: «Что вы думаете о том, что на зло надо отвечать добром?» Учитель ответил: «Как это? Добром отвечают на добро, а на зло отвечают по справедливости»… Этот человек мог бы не брать Ясу. И не был бы наказан. Но он выбрал сам. Вся страна, весь мир видели, как от варварского вожделения тряслись его руки… и как мы сами вложили в эти нечистые руки нашу национальную святыню. Вся страна… И мне, и батюшке, — она грустно улыбнулась, — пришлось рискнуть утратить любовь народа… а выше этого для нас ничего нет. Весь народ негодует на сделанную властью ошибку и гневается на жадность варвара. Весь народ, как один человек, хочет, чтобы ошибка была исправлена, а варвар – наказан. А когда император просит Небо и Землю о том, чего хочет весь народ и в чем сходятся главы всех улусов, Небо и Земля подчас идут императору навстречу.
Она помолчала, машинально крутя в пальчиках полупустую чарку Бага. По сиреневым длинным ноготкам бегали шустрые маленькие блики.
— Через полчаса после окончания церемонии передачи Ясы батюшка лично совершил моления в Храме Земли и в Храме Неба. А через некоторое время с пятнадцати из восемнадцати наших молибденовых месторождений пошли панические шифровки о том, что вся геологоразведка была ошибочной, и машины начали загребать совершенно пустую породу… Молибден пропал. Так, кстати, мы доподлинно узнали, какие из месторождений он еще не успел откупить.
Напарники слушали, затаив дыхание.
— Считайте, он разорен. Через две-три недели его имущество пойдет с молотка. Он продаст и Ясу. И тогда ее купит некий никому не известный, несметно богатый тибетец и увезет в Дарджилинг. Но вместо Дарджилинга Яса вернется в Александрию. И будет великий сабантуй.
— Но… — пробормотал Баг. — А если он не продаст?
Принцесса задумчиво помолчала.
— Он неплохой, в сущности, человек… Любит, понимает и ценит произведения искусства, а деловые его способности вообще выше всяких похвал. Однако… Чтобы остаться нищим, но с Ясой, нужно быть бескорыстным и преданным почитателем культуры. А он – варвар. Когда встанет выбор между… между чем бы то ни было – и деньгами, он выберет деньги.
Принцесса встала.
Напарники шевельнулись было следом, но она удержала их, оказав им неслыханную, невообразимую честь – на миг положив свои ладошки им на плечи.
— Не надо меня провожать, — сказала она тихо. — Мне придется высоко поднимать ногу, чтобы сесть на мотоцикл… Я не хочу, чтобы вы это видели. Вы знаете, кто я, а для принцессы подобные телодвижения – совершенно несообразны.
«Как безупречно она воспитана!» —с умилением и восторгом подумал Баг.
«Будь здесь кто-нибудь из варваров, — с философическим расслаблением подумал Богдан, — он решил бы, что наша жизнь полна лицемерия, коль скоро мы так блюдем условности… Варвару и невдомек, что это просто уважение друг к другу. Ведь когда нет войны, нужды, страданий, позволяющих одному жертвовать собой для другого, как еще выказать уважение? Только соблюдая условности…»
Принцесса благосклонно и тепло взглянула на Богдана.
— Прощайте, благородный и высокоученый минфа, — сказала она. — Теперь у вас нет повода огорчаться, не пейте больше.
Затем она перевела свой небесный взгляд на Бага. Несколько мгновений смотрела на него неотрывно – и глаза ее затуманились. Казалось, ей совсем не хочется уходить. Казалось…
— Прощай, храбрый Чжучи, — сказала принцесса, повернулась и, на ходу опуская очки на глаза, быстро и решительно пошла к выходу.
Голова Бага сызнова свалилась с подпиравшего ее кулака. Какое-то время Баг пытался сообразить,
